– Слава, поглядите на балкончик! Где? Да вон же он, свисает!
Ага, увидел! Что ж, балкончик был ничем не примечательный.
– Верно, – он заметил, – неказистый, зато в декабре семнадцатого года с этого балкона к рабочим обращался сам Ильич!
– Ленин был в Донецке?!
– Никогда!
– Так как же мог он?.. – до меня не доходило.
Все оказалось очень даже просто: в Ленинграде было обнаружено по меньшей мере сорок семь балконов, с которых Ленин выступал перед рабочими.
Их объявили достоянием истории.
Их поставили на исторический учет.
В тридцать пятом, по просьбе наших местных коммунистов, что обратились к коммунистам ленинградским, один из тех балконов Ильича очень бережно доставили в Донецк (впрочем, тогда он назывался город Сталино) и прикрепили к одному из зданий.
Но балкон не очень-то прижился, рухнул, придавив собой двоих. Старый краевед достал платочек:
– Это тоже жертвы революции! А потом балкон восстановили. Собрали по кусочкам. Раритет! Но он опять упал, примяв троих. Это было… Так, в восьмидесятом.
– И это тоже жертвы революции?!
– Они!
И вновь его глаза на мокром месте…
А я смотрел на старенький балкон, над головой:
– Так это что, выходит, он опять?!
– Конечно, он, тот самый. Раритет! Любовно воссоздали! Сам Ильич!..
Втянувши голову, я отбежал на безопасное.
Не в силах сдерживаться, краевед расхохотался…
На работе мой начальник Петр Илларионович Овечкин угостил меня молодильным яблочком. Я такого вкусного – не ел!
Возвращаюсь домой, стучу в дверь (до звонка уже не достаю).
Выходит моя дочка:
– Мальчик, ты кто?
– Ты что, сдурела, Люся?! Я твой папа!
Люся в комнаты:
– Мама, мама, тут один мальчик, он дурачится!
Выходит моя жена, подозрительно смотрит:
– Мальчик, что ты хочешь, наконец?
– Полина, ты сдурела, я твой муж!
И Полина горько зарыдала.
Она же знала: развода ей не дам, а хоть ты тресни…
Слышал, к ней захаживает Петр. Мой начальник, Петр Илларионович Овечкин. Так говорят.
Но как его подловишь? А никак!
Целый день – я в детском садике, как проклятый…
Поезд ехал так медленно, как будто вышел на прогулку. За окном – лента бесконечного пейзажа. И вот что характерно: ни одно дерево в лицо не узнаю – чужое все.
Выдали постельное белье. Одеяло – жуткое такое. Распадается в руках на лоскуты. Я еще подумал: ну и ну! А после – я уже не думал ничего: свалился спать…
Вдруг в купе вломились с барабаном. Бешено колотят в барабан. Что за праздник?! Я продрал глаза.
– О, вам крупно повезло! Вы тысячный, кто укрылся этим одеялом! Вот вам приз!
И дали стопку водки.
Я подумал: я сошел с ума. Сошли они!
Но все же выпил: водка отдавала…
Своих вещей я, в общем, не нашел.
Так я въехал в город Запорожье!
Говорят, что в моде позитив.
Так вот вам самый свежий позитив: не раньше, чем вчера, стихи одной донецкой поэтессы обсуждали не коллеги и не критики, а консилиум врачей. Оказалось, автор их – вполне нормален. Более того: весь консилиум – ее горячие поклонники. Так они ей и сообщили напоследок.
И в первый раз за много дней она уснула…
Мой сосед по номеру гостиницы (пятизвездочная, называется «Бомбей») мне пожелал спокойной ночи и:
– Да, совсем забыл: если ночью буду я храпеть… Вас…
– Вячеслав я!
– Вот, я очень попрошу вас, Вячеслав… Пристрелите меня к чертовой матери и не мучайтесь! Здоровый сон – залог всего хорошего… – И на прикроватную тумбочку он выложил свой боевой наган: – Стрелять умеете?..
Я отчего-то сильно побледнел. Между тем мой визави продолжил:
– Да, без жалости, берете и стреляете. Чтоб наверняка – сюда, в висок! – И он непринужденно улыбнулся. – Но если вы… Если вы решитесь здесь храпеть – уж не обессудьте! С вами будет, извините, то же самое…
В общем, выходило: кто кого. Бледный, я посунулся к дверям. Но двери номера отчего-то оказались закрыты. Я сполз по стенке, размазня, там и уснул. Сквозь сон мне раздавался чей-то храп. Но мне, казалось, было все равно. Потом исчез и храп, и все кругом…
Светило солнце. Мой визави лежал в луже крови – уже без храпа. Кто его убил? Я и стрелять-то толком не умею. А это снайперское попадание в висок… Я как можно хладнокровней застегнулся и, шатаясь… Двери были отчего-то не заперты. И шатаясь… Вышел в нижний холл. Ко мне бесшумно подошли и повязали. Опустошенный, я не трепыхался. И вот тут из-за кулис выходит он:
– С добрым утром! Первое апреля!..
Моя бабушка
На концерте бабушка так кричала «Браво!», что в зале началась паника.
Детство. Дает большую кружку молока и:
– Слава, пей!
Я протестую:
– Это же мне много!
– А ты пей – и будет меньше, вот увидишь!
Она всегда умела убеждать…
Взял интервью у одного местного деятеля. Возвратился домой. Бабушка:
– Ну и какой он человек? А ну скажи!
– Ужасный. Он ужасный человек!
Бабушка внезапно заступилась:
– Зачем же человека обижать?! А может, Слава, он такой и есть!..
Однажды к бабке в гости явился ее знакомый Павел Ермолаевич, который… Такие еще есть! Не знают меры! Вот как пришли, так все – пиши пропало! Эти каменные гости нам известны…
Ну, бабка сразу ему тапки у порога. А тапки – что в них можно утонуть.
Он:
