такое? Он был убит психически больной девушкой. Все доказательства по делу доказывают это. У суда нет оснований им не доверять. В ходе следствия по делу выяснилось, что девушка по фамилии Ефимова тяжело больна была. Психически страдала. Диагноз серьёзный установили врачи и вывод сделали однозначный: шизофрения. А это значит, — невменяема, и ей требуется принудительное лечение. Я согласна с выводами экспертизы и прошу применить ей лечение в специальной больнице.

Выступление прокурорши удивило многих из присутствующих своей краткостью, бестолковостью и бабьей простоватостью. Зал недовольно загудел.

— Тишина в зале! — ударив кулаком по столу, закричала на толпу судья Олухвер. — Здесь вам не родительское собрание!

Ей было известно, что большинство из присутствующих здесь были родителями одноклассников Анатолия Сальцова. Сами ребята, которых в зал заседания не пустили, ожидали исхода процесса около здания суда. Шум в зале стих. В наступившей тишине был слышен лишь негромкий плач Анны Алексеевны.

Прокурорша села на место и уткнулась в свои бумаги. Адвокат Ефимовой, привлечённый к этому делу в качестве казённого защитника, за всё время рассмотрения дела не проронивший ни слова, промолчал и на этот раз. Пошептавшись о чём-то с народными заседателями — двумя сговорчивыми старушками, — Наталья Ивановна объявила об окончании судебного заседания и, соскочив со своего кресла, торопливо направилась в совещательную комнату.

Отодвигая скамейки и стулья, переговариваясь друг с другом, люди медленно начали покидать зал суда.

Уже когда Наталья Ивановна открыла дверь в свой кабинет и хотела туда войти, к ней подошёл Георгий Захарович.

— Извините, товарищ судья, — обратился он. — Но я не понял, что будет теперь с Ефимовой?

— Её будут лечить, — недовольным тоном ответила Наталья Ивановна. — Вы что, не слышали выступление прокурора?

— И всё?

— Поймите, потерпевший, — не скрывая своего раздражения, сказала Наталья Ивановна. — В этом деле нет виновных.

— То есть, как нет виновных? — растерялся Георгий Захарович.

— Так, нет и всё, — пожав плечами, она перешагнула порог своего кабинета. — Ефимова не может быть признана виновной в этом преступлении. Таков закон. Она просто больна.

— Это что же получается, во всём этом английский писатель тогда виноват? — уже с явным возмущением спросил Георгий Захарович.

— Марк Твен — американский писатель, — строго поправила его Наталья Ивановна.

— Ну да, американский… — согласно закивал головой Георгий Захарович и, понизив тон, задал главный вопрос, интересовавший его с самого начала этого процесса: — А что, её никак нельзя наказать, как положено? По всей строгости…

В другой ситуации судья Олухвер могла бы найти несколько фальшивых слов для утешения родителей погибшего и более подробно разъяснила бы положения уголовного закона, касающиеся особенностей тех мер, которые применяются к психически больным преступникам, но, к сожалению, в этот момент она слишком торопилась к себе в кабинет — тугая резинка новых трусов глубоко врезалась в её жирный живот и требовала немедленного уединения.

— Я вам очень сочувствую, — грубо ответила она и хлопнула дверью перед лицом Георгия Захаровича.

В первые дни пробуждения природы от зимней спячки русская весна напоминает серое утро немолодой и одинокой женщины — некрасивая и стервозная, оторвавшись от долгого сна, она даже не находит в себе силы приукрасить себя. Медленно, с затаённой злобой на действительность, принимается она за свою унылую работу, которую видит, главным образом, в напоминании людям о чём-то нерадостном. В каждой среде обитания человека, а уж особенно в городе, эта русская напасть непременно растопит белый снег в грязь, оголив пожухлую траву и мусор на газонах, спрячет ямы на дорогах в мутные лужи и мокрой печалью покроет крыши и стены домов. Окутав города серыми облаками и тёплой сыростью, она выползет за городскую черту к почерневшим полям и опустевшим лесам, чтобы напоить их нечистой влагой. Даже там, где люди находят своё последнее пристанище, вид могил с поникшими на них крестами или неровно стоящими памятниками в раннюю весеннюю пору вызывает не только грусть и горестные переживания за тех, кто уже завершил свой жизненный путь, но и растерянность из-за осознания конечности любой жизни и бессмысленности её подчинения достижениям материального мира. Пугающая своей тишиной пустота вокруг и слишком рыхлый снег под ногами вынуждают задуматься об этом.

Как и большинство старых деревенских кладбищ, то, где был похоронен Анатолий Сальцов, было местом забытым, куда уже почти никогда не приходят люди. Многие из тех, кто когда-то ходил сюда отдать дань памяти своим близким, тоже ушли вслед за похороненными здесь. Но на могиле Толика каждый год в первые весенние дни появлялись искусственные красные розы. Неувядаемые под дождём и солнцем они стояли здесь до следующей весны.

Сегодня от могилы Толика так же, как и в прошлом году, в мокром сером снегу тянулись следы к калитке кладбища, а прошлогодние, утратившие свою алую окраску розы были заменены на новые.

Поддерживая друг друга, по-старчески тяжело и медленно родители Толика вышли к дороге и сели на скамейку разрушенной автобусной остановки деревни 'Селянино'. Когда-то будка этой остановки была кирпичной, но в 'перестройку' её разобрали на личные нужды местные жители.

Сидя в ожидании автобуса, Георгий Захарович несколько минут задумчиво смотрел на свою родную деревню. Здесь прошло его детство. После окончания семи классов он с небольшой котомкой в руке пешком ушёл отсюда в город — поступать в ремесленное училище.

— Чайку хочешь? — спросила его Анна Алексеевна, доставая из сумки литровый термос.

Георгий Захарович отказался. Налив тёплый чай в пластиковую кружку, она сделала пару глотков и грустно произнесла:

— Ну вот и день рождения Толику справили.

— Двадцатипятилетие, — выдохнув, сказал Георгий Захарович.

— Сейчас бы, наверное, он и внуками нас уже порадовал…

С минуту они молчали.

Юлю — единственную свою внучку — Анна Алексеевна и Георгий Захарович последний раз видели три года назад, когда Лиза приезжала с ней к родителям проведать их. После вывода советских войск из Венгрии муж Лизы сначала был направлен для дальнейшего прохождения службы в Амурскую область, в часть, расположенную недалеко от Благовещенска, но вскоре он там попал под сокращение и был уволен из армии. Разочарованный Никита начал сильно пить и бить Лизу. Она прогнала его на Украину, где он активно занялся общественно-политической деятельностью и даже несколько раз его выступления были показаны по российскому телевидению. В них он яростно призывал НАТО покончить с Россией навсегда. Лиза с дочерью осталась в Благовещенске и занялась челночной торговлей с китайцами. Вскоре она вышла замуж за гражданина КНР Ли Найсяна и уехала вместе с ним и дочерью в Харбин, откуда начала писать родителям восторженные письма.

— Знаешь, Георгий, я часто думаю, может, не стоило всё-таки тебе тогда грех на душу брать, — прервала молчание Анна Алексеевна.

— Да брось ты, — встрепенулся Георгий Захарович. На его измятом ранней старостью и истёртом пожизненным тяжёлым трудом лице появилась злобная ухмылка. — Какой же это грех — за сына отомстить?

— Да я не об этой дурочке… — сказала Анна Алексеевна. — Я о тех, ещё двух психопатках, которые с ней в одной палате в ту ночь были.

— Ну откуда же мне было знать, кто там с ней будет? Я, когда выследил её в психушке, засёк только окно её палаты, а уж сколько их там будет… Хорошо хоть, когда бутылки с бензином кидал, не промахнулся, в то самое окно попал. А то бы ещё кого лишнего сгубил…

Разбрызгивая дорожную жижу, к остановке подъехал обшарпанный 'пазик'. Старики, суетливо помогая друг другу, влезли внутрь. Автобус с хриплым надрывом тронулся с места. Сквозь серую небесную мантию пробились первые лучи весеннего солнца.

— Почему ты плачешь, мама? — протянув свои руки к шее матери, спросил Богдан. — Тебе тоже жалко русалочку?

Ольга смахнула слезу, катившуюся по щеке, и молча обняла сына. С минуту они сидели на диване, прижавшись друг к другу. Что ответить ребёнку о причинах своих внезапных слёз? Поделиться своими воспоминаниями из школьного детства?

— Нет, сынок, — наконец, ответила Ольга. — Это ведь всего лишь сказка.

— Тогда почему?

— Даже не знаю, что тебе ответить, Богдан.

— Ты папу вспомнила, да? — с детской настойчивостью и простотой продолжил свой расспрос матери Богдан. — Не плачь, мама. Ты же мне сама говорила, что ему там хорошо, когда я плакал. Помнишь?

Богдану было всего четыре года, когда его отец, работавший охранником коммерческого магазина, был убит бандой налётчиков, поэтому его воспоминания об отце были редкими. Зато он часто видел свою маму со слезами на глазах. Жалея её, он тоже иногда плакал вместе с ней. Но недавно, разглядывая семейный альбом, сидя один в своей комнате, Богдан вдруг разрыдался над свадебной фотографией родителей. Тогда-то он и услышал от испуганной мамы, вбежавшей к нему в комнату, о том, что его папа просто уснул навсегда и ему хорошо, но своим плачем Богдан может потревожить его. Для шестилетнего ребёнка такое средство утешения оказалось действенным.

— Помню, — сказала Ольга и, встав с дивана, взяла в руки книгу со сказками Андерсена, лежавшую на журнальном столике.

— Мы будем читать ещё? — радостно спросил Богдан.

— Нет, на сегодня хватит.

Ольга подошла к книжной полке, чтобы поставить на неё книгу, но Богдан, подбежав к матери, ухватил её за руку.

— Ну мама, давай ещё…

Ольга посмотрела на сына. Судя по его глазам, он искренне хотел, чтобы она продолжила читать ему вслух эти удивительные, не по-детски грустные и до конца понятные только взрослым, странные сказки знаменитого датского сочинителя. Ольга молча подчинилась просьбе сына и вернулась на диван. Богдан с разбегу прыгнул к ней. Перелистывая книгу, она опять едва удержалась от слёз…

Теперь, оставшись молодою вдовой, Ольга вела тихую и грустную жизнь, занятую только воспитанием сына. Казалось, что её лучшие годы остались в ранней юности, когда данная ей от природы красота ещё только начинала приобретать признаки, свойственные девушке, и первыми ухажёрами были пока ученики из старших классов. Сегодня вернуться к своим воспоминаниям о школе, когда она вновь была Ольгой Притульчик, в то время, которое было наполнено счастливым ожиданием будущего, её заставил одноклассник Толик Сальцов, нелепо погибший десять лет назад. Ольга запомнила его застенчивым, щуплым, невысокого роста пареньком, явно влюблённым в неё, но изо всех сил старавшимся скрыть это. Она же обращала на него внимание, когда его 'поросячья' фамилия становилась поводом для высмеивания Сашей Бирюковым — усердным подхалимом для учителей и тупым подонком для всех остальных.

Толик учился посредственно — его средней оценкой была 'тройка с плюсом', и никто не замечал за ним смелости мышления, поэтому для всех