Стасик! Игорь Есич, вам нетрудно вон пивко мне подать? Угощайтесь и сами, чудесное пиво, немецкое. Я чешское не люблю, сладкое больно, а вот немецкое — в самый раз. А что там за бриллианты ты нашел? — повернулся он к Светлову.

Хотя, думаю я, он видел Светлова первый раз в жизни, но уже говорил ему «ты». Я видел, что Светлова это покоробило — короткая тень мелькнула по его лицу, но он тут же убрал ее, сказал:

— Бриллианты редкие, замечательные. В кулонах, в подвесках и явно старинная работа. Я думаю, если показать опытным ювелирам, можно найти прежних владельцев и через них выйти на…

— А где они сейчас, эти бриллианты? — перебил его Чурбанов.

— У меня на Петровке, в сейфе. Приобщены к делу.

— Ну, что же ты их сюда не привез? — сказал Чурбанов. — Чудила! Ладно! Сейчас попаримся еще разок, поедем смотреть твои бриллианты, а там и решим.

МУР — легендарный Московский уголовный розыск — размещается в левом крыле не менее легендарного дома N38 на улице Петровка. На первом этаже столовая и огромный холл с памятной доской во всю стену, на ней золотом выбиты имена и фамилии муровцев, погибших на войне и в операциях по обезвреживанию врагов советской власти. Второй и третий этаж занимает непосредственно МУР — все его отделы и отделения. Народ здесь работает простой и шумный, не то что в нашей прокуратуре или, скажем, в КГБ, где все разыгрывают из себя интеллектуалов, разговаривают только на «вы» и негромкими, сдержанными голосами. Нет, в МУРе мат стоит на всех этажах, с матом допрашивают арестованных, да и в разговоре друг с другом не заботятся о литературном стиле и местоимение «вы» просто вычеркнули из русского языка. За это Светлов называет своих подчиненных «мои архаровцы».

Мы сидим в кабинете Светлова на третьем этаже — Минаев, Чурбанов, Светлов, я и уже вызванный из Прокуратуры Пшеничный. Светлов вытащил из сейфа черный чемоданчик — «дипломат» и выложил на стол найденные бриллианты и золотые украшения. Да, тут действительно было на что посмотреть! Это были прекрасные, тончайшие ювелирные изделия! Я вел в своей практике не одно ювелирное дело, но, пожалуй, таких изысканных украшений из прозрачно-бледно-зеленого хризолита, таких ажурных оправ к бриллиантам в виде золотой виноградной грозди или веточки розы я не встречал давно, разве что в Музеях Алмазного фонда. Безусловно, названная в следственных документах стоимость этих украшений — 100 тысяч рублей — была явно занижена, это обычная предосторожность оценщиков угрозыска, чтоб впоследствии было меньше хлопот с отчетностью.

Чурбанов поднял глаза на Светлова:

— Это не музейные вещи?

— Нет, — сказал Светлов. — Мы проверили — из музеев такие вещи не пропадали. Но, как видите, тут неполная коллекция, до гарнитура не хватает кольца, бус, серег.

Чурбанов вертел в руках самую эффектную вещицу — золотую брошь в виде розочки, украшенную хризолитом и бриллиантами.

— Галина Леонидовна эти штучки очень любит, — сказал он. — Я возьму эту до завтра, покажу ей. — И повернулся к Минаеву: — Завтра у меня заберешь. А вообще, я думаю, им надо дать возможность найти этого Белкина и остатки коллекции. Белкина действительно Леонид Ильич читает иногда, и я знаю, что после Вены он собирается писать еще одну книгу, ему нужны помощники. А эти цацки, — он кивнул на стол с украшениями, — если будет полная коллекция, МУР вполне может Галине Леонидовне на день рождения подарить, достойный подарок.

— А когда день рождения? — живо поинтересовался Минаев.

До этого момента генерал-майор Павел Сергеевич Минаев, пятидесятилетний высокий блондин с тонкими, нервными чертами лица, довольно хмуро выслушивал мои пояснения по делу Белкина и косо поглядывал на Светлова, явно готовя ему разнос за этот «прорыв» к Чурбанову. Но когда Чурбанов сам сказал, что МУР может сделать личный подарок Галине Брежневой, Минаев мгновенно оживился. Не нужно большой сметливости, чтобы понять, что на дне рождения дочки будет и сам папа, и уж если Минаеву будет позволено быть на этом дне рождения с подарком…

— В октябре, — сказал Чурбанов. — Время есть… — И встал, бросив во внутренний карман новенького генеральского кителя золотую брошь, украшенную хризолитом и бриллиантами.

Минаев повернулся ко мне, сказал:

— Светлов поступает в ваше распоряжение вместе со всем третьим отделением. Только напишите мне официальное письмо за подписью Руденко. — И добавил отдельно Светлову: — Все, что будет нужно — обращайся прямо ко мне, понял?

— Так точно, товарищ генерал-майор.

Мы остались втроем — Светлов, Пшеничный и я. Наконец-то можно было заняться делом. Впереди еще была масса канцелярской работы, а главное — большая часть одного из семи дней уже отлетела, а я еще не сделал ни одного следственного шага, кроме разве вот этого — получил в бригаду Светлова с его отделением и Пшеничного. Впрочем, это тоже не мало. Пшеничный доложил:

— Игорь Есич, машина «МК 46–12» внизу, с радиотелефоном, как вы просили. План следствия я составил. — Он положил перед собой стандартную, листов на 12, тетрадь. — Разрешите прочесть?

— Подождите! — прервал его Марат Светлов. — Кое-что нужно сделать срочно. — И крикнул в полуоткрытую дверь секретарше: — Зоя, Ожерельева ко мне!

— Тута я, — на пороге появилась статная, франтоватая фигура майора Ожерельева.

— Так! — распорядился Светлов. — Срочно в картотеку МУРа и МВД. Нужен человек с такими данными: мужчина, внешне бесцветный, лет 50–55, с металлическими зубами. К сожалению, это все.

— Но Марат Алексеевич! — взмолился майор Ожерельев. — С металлическими зубами у нас пол- Союза. У меня папа с металлическими зубами.

— Это раз, — не слушая его, продолжал Светлов. — Второе: посмотри в нашей картотеке, что у нас есть на Белкина Вадима Борисовича, корреспондента «Комсомольской правды».

Я удивленно взглянул на Светлова, он пояснил:

— Это на всякий случай. Надо бы еще и в КГБ узнать, но не хочется одалживаться. У них наверняка есть на него что-нибудь, раз он в «Комсомолке» работает, но, скорей, политические данные, а не уголовные. И третье, — он опять повернулся к Ожерельеву: — Подбери человека для командировки в Баку на два-три дня. Даже пару человек, для верности. Задача простая: взять в Аэрофлоте списки пассажиров рейса «Ташкент-Баку» за 12 мая этого года и сличить их по спискам учеников бакинской школы номер 171 за 67–69 годы. Если совпадет хоть одна мужская фамилия, — пояснил он мне и Пшеничному, — это и будет Олег Зиялов. Все. Доложишь через двадцать минут, — сказал он Ожерельеву. И опять повернулся к нам с Пшеничным: — Так, теперь можно разговаривать. Надеюсь, Валя, я ничего не взял из вашего плана?

Я понимал, что Светлов несколько бравирует своей расторопностью и смекалкой, показушничает, но, в конце концов, он все делает правильно. Во всяком случае — пока. Идея с Аэрофлотом безусловно стоящая, хотя и не стопроцентная — в Баку и в Ташкенте есть тысячи людей с одинаковыми фамилиями — какие-нибудь Гасановы, Мамедовы, Багировы и т. д. — там их такое же количество, как в Москве Ивановых и Петровых. Поэтому там может совпасть десяток фамилий, а не одна. Тем не менее, идея безусловно требует отработки.

Пшеничный, поддерживая свои тезисы на столе левой рукой, улыбнулся Светлову, сказал:

— Я послал в Аэрофлот требование на список пассажиров этого рейса еще 1-го июня, как только прочел рукопись Белкина. Но ответа пока нет.

— Теперь будет, — сказал Светлов. — Если к нам приедет кто-нибудь из МУРа, они быстро