И поле, где теперь мечтаем мы в овсе,Узрело бегство тех, пред кем бежали все.Прошло уж сорок лет, а этот мрачный угол,Равнина Ватерло, еще полна испуга,Лишь вспомнит, как пришлось ей увидать в быломГигантов гибнущих и бегство и разгром!Наполеон смотрел, как ток уносит рьяныйЛюдей и лошадей, знамена, барабаны,И вновь со дна души в нем поднялась тоска.Опять он к небесам воззвал: «Мои войскаПогибли. Я разбит. Империи следа нет.Твой гнев, господь, ужель еще не перестанетПреследовать меня?» Тогда, сквозь гул и бредИ грохот выстрелов, раздался голос: «Нет!»3Он пал, и приняла иной уклад Европа.Есть средь морских пучин наследие потопа,Кусок материка, угрюмых рифов ряд.Судьба взяла гвоздей, ошейник, тяжкий млат,Схватила бедного, живого громотатцаИ, продолжая им с усмешкой забавляться,Помчалась пригвождать его к морской скале,Чтоб коршун Англии терзал его во мгле.Исчезновение величия былого!От утренней зари до сумрака ночного —Лишь одиночество, заброшенность, тюрьма,У двери — красный страж, вдали — леса, каймаНеобозримых вод, да небосвод бесцветный,Да парус корабля с его надеждой тщетной.Все время ветра шум, все время волн напор!Прощай, разубранный, пурпуровый шатер!И белый конь, прощай, для Цезаря рожденный!Уж барабанного нет боя, нет короны,Нет королей, что чтут его, как божество,Нет императора, нет больше ничего!Опять он — Бонапарт. Уж нет Наполеона.Как оный римлянин, парфянином сраженный,К пылающей Москве стремился он мечтой,И слышал над собой солдатский окрик: «Стой!»Сын — пленник, а жена — изменница: обоихЛишился он. Гнусней разлегшейся в помояхСвиньи, его сенат глумиться стал над ним.В часы безветрия, над берегом морским —Над черной бездною — по насыпи огромнойШагал, мечтая, он в плену пучины темной.Печальный кинув взор на волны, небосклон,Воспоминаньями былого ослеплен,Он мыслью уходил ко дням своей свободы.Триумф! Небытие! Спокойствие природы!Орлы летели вдаль, над ним уж не паря.Цари — тюремщики во образе царя —Его замкнули в круг, навек нерасторжимый.Он умирал, и смерть, приявши облик зримый,Восстав пред ним в ночи, росла, к себе маня,Как утро хладное таинственного дня.Его душа рвалась отсель в предсмертной дрожи.Однажды, положив оружие на ложе,Промолвил он: «Теперь конец!» — и рядом с нимУлегся под плащом Маренго боевым.Его сражения при Тибре и при Ниле,Дунайские — пред ним чредою проходили.«Я победил, — он рек, — орлы летят ко мне!»Вдруг, взором гаснувшим скользнувши по стене,Он взор мучителя заметил ядовитый:Сэр Гудсон Ло стоял за дверью приоткрытой.Тогда, пигмеями поверженный колосс,Воскликнул он: «Ужель не все я перенес?Господь, когда ж конец? Жестокой кары бремяСними с меня!» Но глас изрек: «Еще не время!»5Приходит смерть, проходит злоба.Таких не знали мы светил.Спокойно он внимал из гробаТому, как мир о нем судил.Мир говорил: «Была готоваПобеда до любой чертыИдти за ним. Вождя такого,История, не знала ты!Почиет в славе, под травою,Свершитель дерзостных чудес,Уже при жизни взявший с бою
