Не признавая ФундуклеяИ бибиковских тополей,Таит софийская лилеяНебесной мудрости елей.Растреллием под архитравыВзметен, застрял на остриеОсколок всероссийской славы —Елизаветинское Е.Но там, где никнет ювелираИ каменщика скудный бред,Взгляни — в орлином клюве лираВосхищена, как Ганимед.Скользи за мною — над заторомДомов, соборов, тополей —В зодиакальный круг, в которомНеистовствовал Водолей.Чу! Древне-женственной дигамме,Ты слышишь, вторит вздох самца!Чу! Не хрустит ли под ногамиСкорлупа Ледина яйца?Ты видишь: мабель и дилювийДоступны, как разлив Днепра,Пока звенит в орлином клювеЛировозникшее вчера.Оно — твое! И в кубке Гебы,На дне ли скифского ковша —Одна и та же вечность, где быЕе ни обрела душа.
1920
96.
И вот умолк повествователь жалкий.Прародины последняя заря,Не догорев, погасла в орихалке…Беспамятство. Саргасские моря.Летейский сон. Летейская свобода.Над памятью проносятся суда,Да в простодушном счете мореходаДвух-трех узлов не хватит иногда.Да вот еще… Когда, смежая очи,Я Саломее говорю: пляши! —В морях веков, в морях единой ночиТы оживаешь, водоросль души.О танцовщица! Древняя русалка,Опознаю сквозь обморок стихаВ твоих запястьях отблеск орихалкаИ в имени — все три подводных «а».А по утрам, когда уже тритонаСкрываются под влагой плавники,Мне в рукописи прерванной ПлатонаНедостает всего одной строки.
1924
97.
Как душно на рассвете века!Как набухает грудь у муз!Как страшно в голос человекаОблечь столетья мертвый груз!И ты молчишь и медлишь, время,
