Раскрыт дымящийся кратер,И слух томится — наготове —И ловит песенный размерПереливающейся крови, —И рифма, перегруженаВсей полнотою мирозданья,Как рубенсовская жена,Лежит в истоме ожиданья…К чему ж — предродовая дрожьИ длительная летаргия?О, почему уста тугиеТы все еще не раскуешь?Иль, выше наших пониманий,Ты отдаешь любовь своюТому, что кроется в туманеДа в смертном схвачено бою?
1920
89.
Мне ль не знать, что слово бродитТем, чего назвать нельзя,И вовнутрь вещей уводитСмертоносная стезя?Что в таинственное лоноПроникать нельзя стиху,Если небо ВавилонаЕсть не только наверху?Но, очаровать не смеяЯвной прелестью ланит,Ты зовешь меня, алмея,В мой возлюбленный гранит.И мой дух, нарушив клятву,В сумрак входит роковой,В соблазнительную сатву,В мертвый город над Невой.И лечу — отныне камень,Позабывший о праще,Отдаю последний пламеньТайной сущности вещей.
1922
90.
Вот оно — ниспроверженье в камень:Духа помутившийся кристалл,Где неповторимой жизни пламеньПреломляться перестал.Всей моей любовью роковою —Лишь пронзительным шпилем цвету,Лишь мостом вздуваюсь над НевоюВ облачную пустоту.И в таком во мне, моя алмея,Ты живешь, как некогда в стихах,
