интеллектуальные силы, собираются люди с общими творческими интересами. И только. В чем тут дело, почему именно этот район го­рода привлекает именно эту профессию или эту твор­ческую группу — этого я даже и предположить не в со­стоянии.

Но независимо от нашего понимания или желания-нежелания понять — интеллектуальные урочища в Санкт-Петербурге были и есть. Иногда можно выделить даже «урочища отдельных профессий». Скажем, в 1970— 1980-е годы «урочищем археологов» был вытянутый треугольник между историческим факультетом Универ­ситета, Кунсткамерой на Васильевском острове (одна точка), Эрмитажем и Институтом археологии на Двор­цовой набережной. Большая часть петербургских археологов жила не здесь — но в этом, почти мисти­ческом треугольнике археологи работали и общались. Дом ученых, где любили встречаться «за рюмкой кофе», находится как раз между Эрмитажем и Институтом ар­хеологии. Одно время молодежь любила собираться в кафе возле Исаакиевской площади (то есть почти не выходя за пределы «археологического треугольника»), но дальше как-то не забиралась.

Прослеживаются и урочища других профессий — по крайней мере, за существование «урочища ботани­ков» и «урочища геологов» я ручаюсь. Но не зная дета­лей, рискую напутать. Скажем, я не поручусь, имело ли «урочище ботаников» форму четырехугольника или тре­угольника. Но тенденция — несомненная.

Что еще важно подчеркнуть — быстроту возникно­вения и исчезновения таких урочищ, их непрочность. Ведь и правда — если даже такое интеллектуальное урочище возникло из-за каких-то особенностей архи­тектуры в этой части города (что очень трудно и по­нять, и доказать), то такое интеллектуальное урочище не оказывает никакого влияния на местную архитекту­ру. Что изменилось от того, что именно в этом полупод­вале было кафе «Бродячая собака»? Да ничего!

Скорее удивления достойно, что Васильевский ост­ров как был сто пятьдесят лет назад, так и остался до сих пор местом жизни и работы академической интел­лигенции. Впрочем, где же еще и базироваться акаде­мической интеллигенции, как не вокруг Университета и Библиотеки Академии наук? Это уже не мистика, а часть планировки города в целом.

Получается, что Санкт-Петербургское урочище имеет сложную структуру. Эту структуру образуют уро­чища разных типов, возникшие в разное время. Во мно­гих «урочищах второго порядка» выделяются «урочища третьего порядка», и даже «четвертого — пятого».

Исторический центр города — урочище, которое резко выделяется среди более поздней застройки. Ад­миралтейская часть — «урочище второго порядка», от­деленное от всего остального города Невой и Мойкой.

Тут выделяются такие комплексы, как Дворцовая набережная, Невский проспект, комплекс Зимнего двор­ца, Адмиралтейство, — «урочища третьего порядка».

В комплексе Зимнего дворца четко выделяется само сооружение — Зимний дворец, Дворцовая площадь, Адмиралтейский проезд.

В Адмиралтействе — само сооружение, Адмирал­тейская набережная, Адмиралтейский садик. Все это пример «урочищ четвертого порядка».

Примеры можно умножать до бесконечности. Природные, географические урочища тоже могут быть ие­рархическими, но на примере Петербурга видно, до ка­кой степени ложно по структуре и иерархично крупное антропогенное урочище.

Среда, в которой оказывается человек в Петер­бурге, просто исключительно неоднородна. Но назвать такую среду «контрастной» уже не повернется язык. В этом слабость и многих рассуждений Л.Н. Гумилева. У него получается, что новые этносы возникают «на границах». Как бы ни справедливо было это рассужде­ние, но ведь возникновение этносов, культур и городов происходит не на абстрактном белом листе, который пересекают столь же абстрактные линии границ. В ре­альности мы имеем перед собой территорию, простран­ство, и по этому пространству проходят границы разно­го рода областей. Причем каждая граница тоже имеет свои размеры, и «зона стыка» тоже имеет некую шири­ну. «Зоны стыков» двух географических сред могут быть такими большими, что возникает, например, спор о сущности лесостепи. Что это: граница между лесом и степью, или самостоятельная географическая зона?

Территорию Петербурга, конечно, можно назвать и «контрастной», но этого недостаточно. Ведь территория эта является не просто местом пересечения разных гра­ниц, но неким единством, некой целостностью, важной и самой по себе — независимо от границ, тут проходя­щих.

Вероятно, для таких целостностей нужно применить другой термин, который бы показывал именно внутрен­нюю неоднородность урочища. Такой термин — мозаичность, подчеркивающий неоднородность единого географического контура.

Аналогия с лесостепью очевидна. Лесостепь очень мозаична, в ней на самой небольшой площади встреча­ются разнообразнейшие фации, образованные и разны­ми составами трав, и разными древесными растениями. Если разные участки степи находятся на разной высо­те, если лесостепь пересекают реки — то многообразие условий еще возрастает. Вот сосновый бор, вот дубра­ва с редко стоящими деревьями, вот ковыльная степь, вот заливной луг, вот типчаковая степь... А все это — одна и та же лесостепь, ее участки, разделенные самы­ми небольшими расстояниями.

То же самое можно сказать и о Петербурге — мно­жество различных фаций, разнообразные урочища, от Электросилы до Адмиралтейства. И все это — один Санкт- Петербург.

Застройка всех городов многообразна — хотя и в разной степени. Многие города располагаются на ка­ких-то ландшафтных границах. Чем сложнее застройка и чем больше природных границ — тем больше возника­ет и фаций, этих элементарных ячеек городской среды.

Большой соблазн — попытаться определить степень различий, дать им количественную оценку. Такую ра­боту попытался проделать московский географ Н.Н. Ни­колаев — он определял «степень сложности среды» по числу стыков разных ландшафтов на территории города.

Термин Николаева не прижился, в науку не вошел и почти забыт специалистами. Жаль! Но даже этот тер­мин — попытка оценивать только количество стыков, а не степень различий между ними. А ведь фации могут не только чаще или реже стыковаться в городе; они мо­гут быть сами по себе различны в самой разной степе­ни. К такой работе — к определению степени различий между фациями городской среды — по моим сведениям, ни один ученый даже не приступал.

Разное число и в разной степени контрастирующих между собой антропогенных фаций делают городскую среду более или менее мозаичной. Чем мозаичнее тер­ритория — тем больше разнообразных ландшафтов можно увидеть на ней на одной и той же территории.

В Западной Сибири на расстоянии сотни и тысячи километров тянется почти одна и та же фация — темно-хвойная тайга на бескрайней, везде одинаковой равни­не. Южнее на сотни километров тянется голая плоская степь. В Хакасии или на Южном Урале, в лесостепи, на том же квадратном километре вы столкнетесь с весьма разнообразными явлениями природы (об этом я напи­сал две специальные большие статьи)[84].

В отдельных же точках географического простран­ства вы, передвигаясь на считаные километры, сможете побывать и в горной тайге, и в лесостепи, и в пойме ог­ромной реки, и в сосновом бору, и в темнохвойной тай­ге. Таким местом является мой родной Красноярск.

Для описания таких явлений в географии широко применяется термин «емкость ландшафта». Чем