лучше В.Н. Топорова сказать не в силах: «Постоянное и акту­альное присутствие моря... неотвратимо... ставит во­прос-вызов, на который нельзя не отвечать, и который, приглашая... выйти из «своей» обжитости, уютности, «укрытости» — потаенности в сферу «открытости», за­ставляет ... задуматься над проблемой судьбы, соотно­шения высшей воли и случая, жизни и смерти, опоры-основы и безосновности- смерти, над самой стратегией существования «перед лицом моря» (Sein zum Меег, по аналогии с Sein zum Tode), над внутренними и внешни­ми резервами человека в этой пограничной ситуации...» открытость» моря, его опасности, неопределенности, тайны... приглашение к испытанию и риску, к личному выбору и инициативе, к адекватной морю «открытости» человека перед лицом «последних» вопросов»[49].

В.Н.Топоров, конечно, имел в виду «балканского» человека времен античной древности. Но ведь море ос­талось таким же, будь то Средиземное море или Балти­ка, и человек антропологически ничуть не изменился со времен Эллады. «Вызов» моря ставит русского человека в ту же самую экзистенциальную ситуацию, что и бал­канского. Выборы, которые приходилось делать всем русским мореходам и даже рыбакам, в этом пункте ни­чем не отличаются от выборов Энея, Алкивиада или Пе-рикла.

Итак, вот первая граница — море. Мне возразят, что есть ведь и другие русские приморские города — Ар­хангельск, Мурманск, Владивосток, Одесса. Но стоит уже перечислить, и оказывается: да, в каждом примор­ском городе идет интенсивный процесс развития куль­туры! В каждом из них неизменно складывается само­бытный слой творцов и носителей культуры, и этот слой всегда отличается от интеллектуалов других горо­дов. Нет в России приморского города, где процесс шел бы в том же масштабе.

Но и в ряду таких городов-символов, как Архан­гельск или Одесса, Петербург резко выделяется. Тут, что ни говори, совсем другой масштаб. Петербург боль­ше и по размерам, и по глубине своего воздействия на человека, по степени своих отличий от всего остального.

Может быть, дело в том, что Петербург основывали сухопутные русские люди? В Холмогорах, в Архангель­ске давно сложились школы русских мореходов. В XVI—XVII веках Московия располагает очень непло­хим рыболовным и торговым флотом. Что характер­но — возник этот флот совершенно независимо от фло­тов других европейских держав. Никто не прорубал ок­но в Европу и не лазил в окно нараскоряку. Никто не звал голландцев осчастливить нас своими познаниями. А флот был такой, что поморы на своих судах регуляр­но ходили к архипелагу Шпицбергена, Свальбарда нор­вежцев, преодолевая порядка 2000 километров от Ар­хангельска. Из этого расстояния добрых 1000 километ­ров плыли они по открытому океану, вдали от берега; добирались порой до 75, 77-го градуса Северной ши­роты. «Ходить на Грумант» было занятием почетным, но достаточно обычным. Более обычным, чем для голланд­ских матросов плавание в Южную Америку вокруг мы­са Горн.

О том, что русские регулярно бывают на Груманте-Свальбарде-Шпицбергене, в Европе знали еще в XV веке.

Тем более регулярно плавали поморы вдоль всего Мурманского побережья; огибая самую северную точку Европы, мыс Нордкап, добрались до Норвегии и лихо торговали с норвежцами, причем продавали готовую промышленную продукцию — парусное полотно, кана­ты и изделия из железа. А покупали сырье — китовый жир и соленую рыбу. В 1480 году русские моряки по­пали в Англию и после этого посещали ее неоднократно.

Считается, что английский моряк Ричард Ченслер в 1553 году «открыл» устье Северной Двины, Архан­гельск и Холмогоры. Он был принят варварским царем Иваном IV и погиб во время кораблекрушения в 1555 го­ду, возвращаясь из второго плавания.

Не буду оспаривать славу британских моряков. По­зволю себе только скромно добавить, что поморы тоже «открыли» родину Ричарда Ченслера и были приняты его невероятно цивилизованными сородичами — за 70 лет до того, как Ченслер «открыл» их самих. А в осталь­ном — все совершенно правильно.

Виллим Баренц в 1595—1597 годах «открыл» море, которое носит его имя, «открыл» Шпицберген и остров Медвежий и погиб, «открывая» Новую Землю. Нисколь­ко не умаляю славы Виллима Баренца и его людей. Это были отважные моряки и смелые, самоотверженные люди. Каково-то им было плыть по совершенно незна­комым морям, мимо варварских земель, подумывая о Снежной королеве, морском змее, кракене, пульпе, ги­гантском тролле и других «приятных» существах, обитающих, по слухам, как раз где-то в этих местах!

Нет, я не издеваюсь! Я искренне снимаю шляпу пе­ред этими отважными людьми; я уверен, что В. Баренц, умерший от цинги где-то возле северной оконечности Северной Земли и похороненный в ее каменистом грун­те, на сто рядов заслужил бессмертие; что море назва­но его именем вполне обоснованно.

...Только вот плавали по этому морю уже лет за пятьсот до Баренца (следы пребывания новгородцев на Груманте и Новой Земле датируются XI веком), а от цинги не умирали потому, что умели пить хвойный от­вар и есть сырое мясо и сало. И вообще, не видели в этих путешествиях никакой героики, потому что совер­шали их регулярно, из поколения в поколение, и с чис­то коммерческими целями. Ну дикари, что с них возь­мешь...

Поморы не были ни «русскими эскимосами», ни «русскими полинезийцами». Это были скорее уж рус­ские европейцы, и вели образ жизни, очень напоминав­ший образ жизни норвежцев — то же сочетание сельско­го хозяйства, в котором основную роль играло скотовод­ство, и мореплавания, рыболовства, добычи морского зверя. А кочи были океанскими судами — с килем, па­лубой, фальшбортом, двумя мачтами с системой пару­сов. Эти суда могли выходить в открытый океан и находиться там недели и месяцы; они полностью отвечали всем требованиям, которые предъявлялись в Европе к океанскому кораблю.

Размеры? От 14 метров от кормы до носа и вплоть до 22—23 метров. Размерами кочи были ничуть не меньше каравелл, на которых Колумб открывал Амери­ку и на которых плавали по Средиземному морю вплоть до второй половины XVIII века.

Впрочем, гораздо больше похож коч на суда Север­ной Европы — те суденышки, которые строились в Швеции, Норвегии, Шотландии, Англии. По классифи­кации, разработанной в Лондоне страховым агентством Ллойда, коч — это «северная каракка», ничем не хуже других разновидностей.

Кочи должны были ходить все-таки в северных мо­рях, где много льдов. Их корпус поэтому был устроен своеобразно — обводы судна в поперечном разрезе на­поминали бочку. Форма изгиба рассчитывалась так, что если судно затирали льды, то эти же льды, стискивая борта судна, приподнимали его и становились уже не опасны.

Таким образом были рассчитаны обводы полярного судна «Фрам» («Вперед»), построенного по проекту Фритьофа Нансена. И расчет оправдался! Когда «Фрам» затерли льды, его корпус поднялся почти на полтора метра, и лед не смог раздавить корпус судна.

Таких кораблей на Русском Севере в XVII веке дей­ствовало одновременно несколько сотен! До тех пор, пока Петр во время своей поездки на север не обнару­жил «ужасную» вещь: дикари из Холмогор делали «не­правильные» обводы судна! Не такие, как в Голландии! Правда, эти «неправильные» обводы корабелы делали вовсе не по невежеству, а потому, что строили кораб­ли, приспособленные к плаваниям по ледовитым морям. Голландский-то флот даже в Балтийское море почти не плавал и севернее Эдинбурга не забирался. Да, гол­ландские корабли ходили быстрее — но они никогда не смогли бы плавать в таких широтах и в такой ледовой обстановке, как корабли поморов.

Указ Петра повелевал поломать все «неправильные» корабли и построить на их месте «правильные», с таки­ми же обводами корпуса, как в Голландии. Этот указ привел к катастрофическим последствиям: несколько сотен прекрасных кораблей поломали, строить такие же запретили.

Из сырого леса, наскоро, стали строить другие, «правильные» корабли — но когда их построили, море­ходными качествами прежних они вовсе и не обладали. Россия, русское Поморье, навсегда потеряла свой при­оритет в северных морях; свое «ноу-хау», позволявшее ей очень уверенно конкурировать с любыми иноземца­ми, осваивать Субарктику и даже Арктику.

Разумеется, мореходный опыт Русского Севера, опыт жизни на берегу моря, никак не был использован в Петербурге. Как и опыт Каспийского флота, кораб­лей, которые должны были ходить по Волге и по Кас­пийскому морю. Каспийские бусы строили в нескольких местах по Волге и по Оке, и был бус огромным суд­ном с водоизмещением до 2 тысяч тонн и длиной по палубе до 60 метров. Для сравнения — галеоны, на ко­торых вывозились богатства Америки в Испанию, имели водоизмещение от 800 до 1800