вание уже разрешила ряд конфликтов, которые в противном случае привели бы если не к войне, то во всяком случае к серьезным волнениям.
Уже то, что Лига наций создала постоянный международный суд, является значительным шагом к установлению доверия между народами. Но величайший и самый важный шаг Лиги — это, по-моему, то, что на предыдущей сессии в Женеве она стала посредником в деле получения займа для Австрии, которая теперь будет спасена от угрожавшего ей экономического краха. А это позволяет надеяться на большее. Это позволяет надеяться на установление новой, многообещающей линии в экономической политике Европы.
Следует упомянуть о ведущейся сейчас работе по оказанию помощи страждущим беженцам Малой Азии и Греции. Она только еще начинается, но я надеюсь, что и эта работа будет иметь очень большое значение. Положение сейчас таково, что там назревает невиданный в Европе хаос и отчаяние. Если нам удастся ослабить его, если эту раковую опухоль удастся хоть в какой-то степени вылечить, значит, на Европейском континенте станет одной раковой опухолью меньше, одной причиной для беспокойства меньше, одним источником раздоров, разрушительных сил — меньше.
Наконец, несколько слов о помощи России. Здесь Лига наций не приняла участия, и я глубоко об этом сожалею. Я верю, что если бы Лига наций оказала здесь свою поддержку, то положение в России было бы спасено и обстановка как в России, так и во всей Европе была бы сейчас совсем иной, лучшей.
Но почему же нашлись такие, которые не желали помочь? А вы спросите их. В первую голову тут повинны политики. Это представители упрямого самодовольства, которое не желает понимать инакомыслящих, и они сейчас представляют величайшую опасность для Европы. Нас они зовут мечтателями, добрячками, сентиментальными идеалистами, только за то, что мы верим в добро. Ну, пусть мы легковерны, но, по-моему, это не так уж опасно. Но те, кто упрямо закрывается своими политическими программами и ими отгораживается от страждущего человечества, от миллионов голодающих, умирающих людей,— вот кто погубит Европу.
Близится светлый час рождества, когда звучит призыв, обращенный ко всему человечеству: «Мир на Земле!»
Никогда еще страждущее человечество не ждало с такой тоской, как сейчас, вестника мира, провозвестника человеколюбия, вздымающего белое знамя, на котором сверкающими золотыми буквами начертано: труд.
Каждый из нас может стать тружеником в его войске, которое победоносно пройдет по Земле и взрастит на ней новое поколение».
XV. В ПРОМЕЖУТКАХ МЕЖДУ ПОЕЗДКАМИ
« Не сделаешь ли ты мне одно одолжение?— спросил меня как-то отец в феврале 1924 года.— Поди, пожалуйста, в «Тиденс Тейн» к своему приятелю Рольфу Томмесену и скажи ему, что пора бы уже напечатать ту статью, которую твой отец давно уже передал в газету».
Статья была посвящена гренландскому вопросу,[212] вокруг которого за последние годы разгорелась политическая борьба между Данией и Норвегией и которому в общественных кругах Норвегии придавалось большое значение. Дания претендовала на всю Гренландию; это вызвало большое возмущение норвежской общественности, причем она в этом споре опиралась на аргумент, заключавшийся в том, что Норвегия должна защитить от посягательств свои законные права на промысел в этом районе. В 1923 году датскому правительству была направлена нота с предложением начать переговоры, и обе стороны занялись обсуждением спорных вопросов, не касаясь, однако, важнейшего с точки зрения международного права вопроса о суверенитете.
Отец не одобрял этого и считал, что сейчас высказывать какие-то претензии к Дании несвоевременно. С этих позиций и была написана его статья, которую он передал Томмесену, стороннику противоположного мнения.
Любезный и обаятельный Рольф принял меня хорошо, но совершенно очевидно было, что статья моего отца ему не по вкусу и печатать ее он не торопится. У Нансена небось столько хлопот во всем мире, думал он, наверное, что на сей раз пусть он предоставит решать наши домашние дела тем, кто давно уже и горячо за них борется.
Однако же Нансен отнюдь не перестал интересоваться норвежскими делами, хотя и был теперь занят задачами европейского масштаба. Он считал, что национальная гордость может выражаться разумнее, чем воплями о том, что Норвегия утратила за сотни лет,— Бухюслен, Хэрьедален, Гренландию, Фарерские острова и Исландию,— или переименованием Христиании в Осло, перенесением праха Торденшельда в Норвегию и прочими пустяками.[213] Напротив, если Норвегии сейчас придется взять на себя ответственность за управление населенным западным побережьем Гренландии, это будет национальным бедствием. В лучшем случае мы это сделаем не лучше датчан, а скорее всего даже хуже, поскольку у нас нет никакого опыта. Подумать только, каких это потребует затрат! Захотят ли норвежцы тратить такие суммы, какие затратила на Гренландию Дания за последние пятьдесят лет? «По-моему, в Норвегии есть такие районы, на которые мы можем потратить свои излишки с куда большей пользой».
Но больше всего его возмущала несправедливость по отношению к эскимосам. В этом споре о них совсем не подумали:
«Законные хозяева этой страны — эскимосы, их интересы имеют здесь решающее значение. Лучше всего будет, если и датчане, и норвежцы, да и остальные народы отступятся и оставят эскимосов в покое, без европейского вмешательства. Из опыта давно уже хорошо известно, что под влиянием белой расы и ее «культурной деятельности» первобытные народы разлагаются и в конце концов гибнут.
В других, более благоприятных зонах такое вытеснение и уничтожение оправдывали тем, что, мол, туземцы сами не умеют использовать богатства своей страны. Если отнимут землю у эскимосов, а их самих погубят, не будет и этого оправдания. Самые самодовольные европейцы не посмеют утверждать, что они в конечном счете сумеют использовать эту землю значительно лучше, чем эскимосы. Говорят о какой- то горстке эскимосов. Эта горстка сейчас составляет 10 тысяч! Интересно, сколько европейцев прокормит Гренландия, если исчезнут эскимосы. Тогда там действительно будет горстка людей, к тому же очень маленькая».
Рольф Томмесен поступил, как всегда, благородно и поместил эту статью на следующий день после разговора со мной. Заканчивалась она словами Нансена о том, что во время этого датско-норвежского спора ему часто вспоминалось письмо, которое один эскимос написал священнику Паулю Эгеде, сыну Ханса Эгеде[214], в 1756 году. Эскимосы узнали о том, что англичане и французы воюют и убивают друг друга.
«Когда я через переводчика спросил у шкипера о причине такой бесчеловечности,— пишет эскимос,— он ответил, что война идет из-за земли (Канады), которая лежит напротив нашей земли, от нее туда плыть три месяца. Тогда я подумал, что у них не хватает земли и жить негде, но он сказал — нет, просто важные господа желают подчинить себе побольше земель и народов. Я так сильно удивился такой жадности и так испугался, что она обратится на нас, что чуть не потерял душу... Но потом я себе сказал: «Слава богу! Мы бедны и не имеем ничего, на что могли бы позариться жадные каблунаки (европейцы)... Какие мы счастливые люди, что лишены такой сильной прирожденной жадности!» Я частенько дивился, глядя на христиан, и не мог их понять. Их учителя поучают нас, как надо избегать дьявола, которого мы и не знали, а озорники-матросы просят дьявола, чтоб он их взял и разразил. И если бы я сам не знал многих хороших и порядочных христиан, то пожелал бы, чтобы мы лучше никогда их не видели, чтобы они не могли
