вербовщики Легиона застали его за увлекательным занятием: он мастерил жилет из тротила — собирался подорваться вместе с мотоциклом и большой партией бывших приятелей. По прибытии в Легион бороду он уничтожал с изощренным мазохизмом: убив хонсака, отрезал по сантиметру от одной из кос — в шахматном порядке. Остатки сбрил лишь тогда, когда заплетать стало больше нечего. А кличка прижилась.
— Еще одна! — возликовал я, останавливаясь. — Гена, ты понимаешь: еще одна девушка! Ну, блин, Братишки дают! Всех одинаково подловили. А ты говорил “не может быть”.
— Совпадение, наверное… — Он помялся. (Я скалил зубы и с вызовом смотрел ему в лицо.) — Самому тошно от таких мыслей, хоть ты не береди душу.
— И станет легче, — подытожил я. — Экий ты у нас, Гена, страус. Головку спрятал — проблемы исчезли. Ловко!
Он бешено завращал глазами.
— То я таракан, то страус, кем еще назовешь? Обезьяной? — Он грохнул кулаком по ребрам и взревел: — Слушать меня, бандерлоги! Бе-е-егом марш! — И первый затопал во все нарастающем темпе.
Я бросился вдогонку.
С километр мы напряженно держали максимальную скорость, заглушая грохотом башмаков тонкий голосок сомнения. “Штоф” был поистине исполинским, до потолка теперь не допрыгнул бы и Бубка со своим шестом, а “донышко” все не появлялось. Хотелось надеяться, что мы путешествовали все же не по бутылке Клейна.
— Привал, — выдохнул наконец Генрик.
Я повалился на пол, закинув ноги на поставленный торчком мешок с палаткой. Гена медленно ходил взад-вперед, восстанавливая дыхание. Потом остановился подле меня.
— Боец, слушай мой приказ! Приказываю выставить вокруг лагеря боевое охранение. Распорядок дежурства такой: первая смена — рядовой Капралов. Вторая смена — рядовой Капралов. Третья — сержант Саркисян… Разговорчики! — гаркнул он, видя, что я собираюсь возмутиться.
Я отправился в охранение, а он занял мое место рядом с мешком и закрыл глаза.
Поскольку трасса, подлежащая патрулированию, оговорена не была, я решил, что командир полагается на собственную мою разумную инициативу. Руководствуясь ею, я и тропил дозор: тридцать шагов вдоль стены в одну сторону, поворот через левое плечо, шесть-восемь шагов прямо, новый поворот и возвращение к “лагерю” вдоль другой стены. Минуя безмятежно отдыхающего Саркисяна, я демонстративно поглядывал на часы, громогласно вздыхал и… и шагал мимо, — Генка глаз не открывал, прикидываясь, что страданий моих не замечает. Я, стеная и проклиная судьбу бесправного солдата, отпечатывал добросовестно тридцать шагов в другую сторону и возвращался.
Когда, по моим часам, две смены уже прошли и я с чистой совестью и сознанием честно выполненного долга вернулся в “лагерь”, он крепко спал, негодяй. Небритое его лицо искажала обиженная гримаса, и мне стало его жаль. Я засвистел мотивчик про пулю-дуру и двинул дежурить дальше.
Прошло еще полчаса. Лицо моего сурового командира разгладилось, и он сладко посапывал. Я ухватился за ремень его карабина и легонько потянул. Подействовало безотказно — Генка вскочил и принялся грозно водить стволом “Дракона” из стороны в сторону. Не обнаружив искомых противников, вопросительно и недовольно уставился на меня.
— Прости, начальник, но по-другому тебя ведь не разбудишь, — сказал я. — Рапортую: за время несения службы никаких происшествий не случилось! Так что поблагодари бойца за безукоризненно выполненный долг и пожелай ему долгого сна и нескорого приятного пробуждения.
— Желаю! — миролюбиво согласился Гена, уже посмотревший на часы и оценивший мое поистине великодушное долготерпение.
Заснул я мгновенно.
Проснулся, кажется, тоже.
Генрик был деловит:
— Пятнадцать минут тебе на оправку и завтрак. Пора идти дальше. Время не ждет…
Через шестнадцать минут мы в ногу шагали, горланя “Дорогую мою столицу” — любимую маршевую песню прапорщика Садыкова, нашего армейского старшины. Я значительно реже, чем прежде, оглядывался назад. Если за добрых три часа с гаком ни одного супостата не появилось в нашем тылу, то странно было ждать их нападения сейчас.
— Ген, — фамильярно вопросил я к сержанту, поправляя раздутый ранец. — Скажи-ка ты мне, братец, почему палатка, которую я честно пру все это время, такая объемистая и тяжелая? Неужели Большие Братья не умеют делать что-нибудь более компактное?
— Отлично умеют, — успокоил меня он. — Это не совсем палатка, а вернее, не палатка вовсе — генератор силовой сферы. После включения образуется четырехместный “колпак” — уменьшенное подобие купола базы — неприступный, уютный, с автономной системой поддержки жизнедеятельности и “повадками” хамелеона. В целях маскировки, понимаешь? Под защитой колпака можно хоть в эпицентре атомного взрыва “козла забивать” — во как! Замечательная вещь.
— Какого тогда черта мы несли боевые дежурства и спали на камне?! — бурно возмутился я, останавливаясь.
— Хотелось тебя наказать, — прищурился усатый самодур. — Шучу, шучу, — замахал он руками, прочтя в моих глазах слова, которые родились уже, но еще не выстроились в приемлемую последовательность. — Представь, просыпаемся мы с тобой под колпаком, потягиваемся, глаза протираем… Ба! Вокруг купола — почетный караул из отборных хонсаков. “Спите спокойно, дорогие товарищи. Да будет камень вам периной!”
— Зачем тогда мы его, генератор этот, вообще взяли с собой? — обескураженно спросил я.
Но ответа не дождался. Военная тайна!
“Донышко” мы заметили издали — за пределами пещеры начался день, и лучи встающего солнца проникали в нее, разгоняя надоевший мрак. Мы снова повалились на пол и двинулись по-пластунски. С приближением выхода обзор наш все расширялся, а скорость падала. Лучшего места для весьма неприступного укрепрайона, чем появившееся перед нами, трудно было представить: метров семьдесят за устьем пещеры выглядели совершенно, непотребно даже, голыми. Каменистая почва кое-где лишь была украшена сухими щеточками чахлых травинок. Дальше высились громады обомшелых валунов, проглядывающих сквозь густую растительность.
Сиди себе, значит, за таким камешком и кури, пока бедолага-противник не появится. А уж как появится…
— Что-то неохота мне дальше ползти, — признался я. — Что-то не тянет меня туда ползти. Как бы не вышло, что нас там ждут-пождут и облизываются.
— А вот мы сейчас проверим, — сказал Генрик, — ждут ли? И крепкие ли у тех охотничков нервы, если ждут? Готовь сканер, позиция — “все виды движения”.
Я заработал с настройкой прибора, а он принялся рыться в ранце. Наконец обнаружил что-то, хихикнул эдак гаденько и вытащил на свет божий надувную sex-подружку в прозрачном пакете.
— О! — возликовал я. — Самое время. Кто первый? Можно я?
— Остынь, животное. Ее задача сегодня — провокация, и только.
— Эх, Гена, — вздохнул я, — грубый ты человек! Грубый и бессердечный! Такую кралю под пули посылаешь!
Через несколько минут краля была готова к провокации. Раскидав в стороны розовые руки, она стояла, прикрученная несколькими оборотами медицинского пластыря к ажурной платформе, принципиально предназначенной для бережной транспортировки тяжелораненых, буде таковые появятся.
Прежде платформа ехала на наших многострадальных горбах — в виде жестко-упругих каркасов походных ранцев. Отстегнутые каркасы, разложенные и соединенные, превратились в слабо вогнутый “матрасик” трехсантиметровой толщины и более чем достаточной даже для рыжего Боба длины и ширины. Осталось лишь выдвинуть из гнезд, скрытых пробками, полуоси, надеть на них свернутые в спираль ступицы колес с “памятью формы” и надуть баллоны. Химические патроны, выделяющие достаточное количество газа, входят в комплект.
Транспортер, способный принять на шесть своих ведущих колес груз весом до двухсот килограммов, готов к работе. Трехступенчатый движок размером с кулак питается от стандартной батареи “Дракона”.
