Просьба мельника заставила Андрея вспомнить о том, как накануне молва о чужаке назвала в избу Зуйка народ, и среди него был и любопытный мельник. Андрей показал людям написанную икону, которую носил в котомке для показа в обителях, как подтверждение, что он ее сотворитель. Андрей был доволен, что рассматривали икону с интересом. Видя радость на лицах людей, смотрящих на его икону, Андрей решил, что оставит ее в обители, в которую поплывет утром.
– Про что память ворошишь, человече? – спросил мельник, заметив отрешенный взгляд Андрея.
Тот поспешно убрал с лица задумчивость и вместо ответа сообщил:
– Слыхал вчерась, что игуменья монастыря не больно ласкова к богомольцам.
– А у тебя какая в том забота? Со мной приплывешь, а меня в обители, слава те господи, привечают. Монашек кормлю хлебушком. А тебе знать пора, что народ иной раз небыль сказывает для острастки, чтоб не терялась боязнь перед Божьим гневом. Обитель наша древняя. Усторожливость ее бабьи руки излаживали. Поглядишь, какие валуны таскали, чтобы стены сложить. В стары годы от работы рук и с устали не отдергивали. В наших краях ото всего надобно людям себя беречь.
– Игуменья, поди, в преклонных годах?
– Не шибко стара, но разумна. Строгость в ейном нраве водится, да и обходиться ей без нее не должно. На ней ответ за бабью обитель. Имя у нее для памяти трудное. Рипсимией ее величают. Поди, и тебе повидать ее охота?
– Непременно должен я повидаться с ней.
– Разом тебе этого не дозволят. Наперед-от тебя Феодотия обо всем расспросит и порешит, должна ли она тебя перед очи игуменьи допустить. Покажешь ей икону, кою вчерась я у тебя видел, и будет тебе в обители мир и покой. Для богомольцев избы добрые, да и голодом в монастыре не морят. Про обитель много сказов. Но веру класть надо не ко всему.
Донесся голос колокола, как тяжелый удар молота. Вызвоны его повторяло лесное эхо.
– Приплыли с Божьей помощью, – сказал довольный мельник.
– Не угляжу обитель-то.
– Углядишь, человече, как вот тот мыс оплывем.
Когда ушкуй выплыл из-за каменистого мыса, Андрей увидел на берегу избяную россыпь посада.
На холме возвышалась стена монастыря с деревянными смотровыми башнями. За стеной – шатровая крыша храма, купол-луковица увенчан серебряным крестом…
3
Проводив мельника, уплывшего в порожнем ушкуе, Андрей коротал в обители уже третью ночь.
Мельник клятвенно заверил Андрея, что дважды говорил монахине Феодотии, что в обитель приплыл с ним иконник, пожелавший повидать ее. Однако время шло, а Феодотия для беседы Андрея не звала. Повидав всякое обращение к себе в женских монастырях, Андрей не огорчался. Наказывал послушницам напоминать о себе Феодотии, те согласно кивали, но про просьбу намеренно забывали, зная, что соваться к Феодотии с просьбами не стоит.
В праздное время Андрей бродил по посаду и в лесу подле монастыря, не пропускал церковные службы, выстаивал их, наслаждаясь старинными распевами хора.
Просторный деревянный храм стоял на высоком фундаменте, сложенном из валунов. Рублен «кораблем». От древности сруб внутри в бархатистом налете копоти, с цветом бревен как пчелиный неотбеленный воск. В храме два яруса. Внизу – молитвенное место богомольцев, а на полатях – монахини, и людей им не видно. Стены без росписи, но зато снизу доверху в мудреной по рисункам деревянной резьбе. Колонны, держащие палати, тоже в резьбе. Большие и малые иконы в серебряных и медных окладах. На серебре переливы сизой и седой патины. В алтарной преграде – образа новгородского письма с притушенными красками, позолота на преграде только на царских вратах.
В тот вечер, после всенощной, когда Андрей в мужицкой избе с двумя богомольцами хлебал толокно со ржаным хлебом, в избу, запыхавшись, вбежала послушница и, увидев мужиков, выкрикнула:
– Хто тута иконник?
– Я, – ответил Андрей.
– Шагай за мной к матушке Феодотии. Да поспешай, а то матушка гневаться станет.
Андрей с послушницей, обойдя дворовые постройки, зашли в приземистую хлебную избу. В ней пахло свежим ржаным хлебом, и три печи источали жар.
Послушница, распахнув перед Андреем узкую дверь, повелительно сказала:
– Заходи.
Андрей вошел в небольшую горенку.
– Годи здеся, – вновь приказала послушница и вышла.
Осматриваясь, Андрей увидел хилый огонек в лампадке, перекрестился на темные образа, за которыми виднелись высохшие цветы и колосья. Пол укрыт половиками с синими и красными полосами. Узенькие оконца прикрыты холстинами.
Скрипнула дверь, и вошла, слегка прихрамывая, низкая, но тучная монахиня. Торопливо оглядев Андрея неласковыми глазами, произнесла нехотя:
– Смиренно служа Господу, именуюсь матушкой Феодотией. Мельник поминал, будто ты иконник и возымел пожелание повидать меня.
– Так, матушка.
– Вот и позвала я тебя. Чего молчишь? Сказывай, откуда в обитель пришел? А главное, с какой для обители надобностью?
Нехотя выговаривая слова, Феодотия, зевнув раза два, шагала по горенке, оправляя широкие рукава черной холщовой рясы и не давая Андрею рта раскрыть.
– Сказывай только гольную праведность, как на исповеди. Лишними словами меня не утруждай.
– Матушка.
– Не торопись! Не все высказала. Как же возымел ты смелость сказаться иконником, ежели годами не разбогател? Хвастлив ныне стал народ, – посетовала она.
– Дозволь, матушка.
– Погоди. Наперед скажи, от кого дознался о пути в нашу обитель?
– В Юрьевом монастыре от инока Евлогия.
– А пошто понадобилась тебе наша обитель?
– Дозволь сказать, матушка.
– Аль запрещаю? Жду твоего сказа, а ты молчишь. Сказывай поскорей. У меня забот и без тебя хватает.
– Обеспокоил тебя потому, что надобно мне повидать матушку игуменью.
– Пошто у тебя эдакая надобность?
– Дознаться, нет ли в обители надобности в работе иконника.
– Икон в обители избыток. Поди, видал в храме, в каком они справном обиходе.
– Спрос имею к игуменье. Хочу дознаться.
– Обо всем у меня дознавайся. Игуменья недужит.
– Сделай милость, уважь просьбу и допусти.
– Сказала, недужит матушка. Разумей, упрямец. Чем докажешь, что иконником значишься? Кто тебя знает? В обитель и с недобрыми помыслами заходят.
– Может, поглядишь?
Андрей развернул холстину, вынул икону. Монахиня, взглянув на нее, взяла в руки.
– Ежели почтешь образ за недоказанность, новую сотворю.
Всмотревшись в икону, Феодотия вскинула брови, сжав пухлые губы, с удивлением смотрела на Андрея.
– Эдакое лепое сотворение.
– Сделай милость, отдай матушке Рипсимии, как одарение от грешного раба.
Монахиня недовольно спросила:
– Кажись, поучаешь? Будто сама не знаю. Как же хочешь одарить нашу святительницу образом без
