собою. «Предок вразумляет», — шутил Згурский.

Татьяна Михайловна подошла к дереву, в задумчивости погладила грубую кору и прильнула к стволу всем телом, не сдерживая больше слез. День хождения по городу ушел впустую. Лишь в одном месте, где она ожидала найти друзей и знакомых, двери ей открыл тот, кого она надеялась увидеть. Узнав Татьяну Михайловну, он поперхнулся, моментально втянул ее в квартиру, захлопнул дверь и гневно зашептал:

— Татьяна, вас никто не видел? Как вы могли прийти сюда? У меня жена, дети! Я работаю в таком учреждении, каждый вечер дрожу! А тут вы! Давайте, давайте, я вас черным ходом выпущу! Прошу извинить, но не приходите сюда больше!

У Татьяны Михайловны чуть не подкосились ноги в тот миг. И теперь она стояла, вцепившись в заветный дуб, шепча ему:

— Помоги, родненький! Пусть Володечка меня услышит! Не могу так больше! Спаси, ведь ты же можешь!

Дуб молча шелестел у нее над головой. Мимо шли люди, но она не замечала их — сейчас ей было все равно. Москва, ее Москва, которая снилась все прошедшие годы, не принимала свою дочь, исторгала, как занозу… Отчаявшись получить ответ, Татьяна отпустила дерево, отряхнулась, повернула голову, замерла.

— Татьяна Михайловна! Вот так чудо! Вы ли это? — Сквозь профессорские золотые очки на нее близоруко щурился седобородый пожилой мужчина. — Вы меня не помните? Я — профессор Дехтерев! Мы с вами на юг ехали в восемнадцатом году! Когда банда на поезд напала — помните?

— Да, — только и смогла прошептать женщина.

— Я же вас по всей стране ищу! ОГПУ на уши поставил, а вы, оказывается, здесь — в Москве! Вот уж встреча, так встреча!

Дзержинский в который раз читал исписанные листы, собранные в унылой серой канцелярской папке с мало кому говорящим именем «Владимир Григорьевич Орлов» на обложке. Жизненный путь корифея тайной войны был столь извилист и причудлив, что пиши Феликс Эдмундович романы, и придумывать ничего бы не пришлось. Годы конспиративной деятельности приучили Дзержинского не верить никому, никогда и ни при каких обстоятельствах. Товарищи по партии удивлялись его бдительности и проницательности, а секрет был прост — каждый привлекший внимание автоматически оказывался под подозрением. Конечно же, Орлов — Орлинский не был исключением. Еще бы — один из начальников военной контрразведки императорской Ставки вдруг по волшебству превратился в польского коммуниста Болеслава Орлинского.

Уже только за это его можно было расстрелять без суда и следствия. Но Феликс Эдмундович помнил грустный случай: в первые дни после революции бывший сотрудник разведки и контрразведки Константин Шивара предложил ему создать контрразведывательное бюро для борьбы с проникновением иностранных шпионов в органы молодой советской власти. Его предложение охотно приняли, однако вскоре командир приданного контрразведывательному бюро отряда матросов заподозрил в начальнике буржуйского наймита, арестовал, а затем, недолго думая, расстрелял, добив раненного в голову Ши — вару сорока винтовочными выстрелами. Называться польским коммунистом Орлову в те дни было куда спокойнее.

Поверить, что недавний статский советник Орлов вдруг проникнется идеей строительства коммунистического общества, Дзержинский, конечно, не мог. Но он точно знал, что его старый знакомый отчаянно ненавидит германцев. В борьбе с ними его помощь молодым Советам оказалась весьма полезной. В какой — то момент Феликс Эдмундович даже хотел перевести опытного контрразведчика под свое крыло в Москву, но тут вмешались два обстоятельства. Во — первых, бывший следователь Варшавской прокуратуры не являлся членом партии большевиков. Во — вторых, комиссар юстиции Петрограда Крестинский наотрез отказался посылать в распоряжение Центрального аппарата лучшего из имевшихся у него специалистов по борьбе с уголовниками.

В те дни борьба с германской агентурой была важнейшей задачей. По России все шире распространялся слух о том, что Ленин — германский шпион, и вся выстраданная и выношенная большевиками революция на самом деле коварная операция немецкого генерального штаба. Это было не так. Дзержинский знал правду — и о пломбированном вагоне, привезшем Ильича и многих видных деятелей партии через воюющую Германию, и о деньгах, которые пошли на выпуск большевистских газет. Но знал он также, что для Ленина Германия была лишь временным союзником — Ильич и не думал работать на нее, он делал свое дело. А то, что в некоторых вопросах оно совпадало с интересами Германии… что ж, если кайзеру было угодно платить, — партии всегда нужны были деньги. Подобная благотворительность не помешала впоследствии обернуть штыки Коммунистического Интернационала против извечного врага. И первым рухнул именно кайзер.

Дзержинский всегда с восхищением относился к прозорливости и необычайному политическому чутью Ильича и, конечно же, готов был, как Ленин, до урочного часа пользоваться услугами временных союзников. Таких, как Джунковский или Орлов — Орлинский.

Участвуя в операции «Картель», Владимир Григорьевич в который раз показал высочайший профессионализм. Именно он блестяще организовал спасение подполковника Шведова. Именно он, проведя несколько суток в скрупулезном изучении почерка Великого князя Михаила, составил манифест от его имени, а заодно и конспиративное послание Брусилова. Он послал ищеек ОГПУ по несуществующему следу чудом спасшегося брата последнего императора и дал необходимую утечку информации. Но… Орлов был, несомненно, умным человеком и потому хорошо понимал, что положение временного союзника — очень шаткое положение. А раз понимал, то наверняка принимал меры…

Среди прочих бумаг, обличавших деятельность бывшего следователя по особо важным делам, лежало донесение из Петроградского ЧК, датированное еще восемнадцатым годом. Оно недвусмысленно доказывало, что благодаря действиям председателя Уголовно — следственной комиссии спасено и переправлено через линию фронта в распоряжение белых более восьмисот офицеров! Другое сообщение говорило о тесных контактах Владимира Орлова с консульствами недавних союзников, о его причастности к делу Локкарта и Рейли. Все сходилось к тому, что не сегодня — завтра Болеслав Орлинский попытается скрыться. А значит, сейчас он еще больше, чем прежде нуждается в безопасности. Такую гарантию ему мог предоставить только один человек — председатель ОГПУ. Стало быть, вплоть до момента, когда ему представится возможность предать и сбежать, служить всемогущему покровителю Болеслав Янович будет самозабвенно и преданно. Главное — опередить его в решающий момент.

Дзержинский закрыл папку: «Раз Орлов в любом случае решит уйти за кордон, значит, нет смысла использовать его далее. Необходимо выжать все что можно из его участия в операции «Картель» и поставить точку. Столь бурная жизнь не должна закончиться среди мягких подушек, в окружении детей и внуков».

Дверь кабинета приоткрылась.

— Товарищ Дзержинский, к вам начальник Уголовно — следственной комиссии Ленинграда.

— Зовите, пусть входит. — Дзержинский сунул папку в ящик стола и поднялся навстречу старому знакомому.

Спустя полчаса секретарь, вошедший забрать пустые чайные стаканы, уже слышал:

— Феликс Эдмундович, задержанный нами шпион может быть использован для игры против белой эмиграции куда лучше, если мы не станем держать его в застенках. Если станет известно, что в Москве его разместили в следственном изоляторе ОГПУ, его разработка потеряет всякий смысл. Пока наш лекарь на контакте со мной, можно утверждать, что агент спасен благодаря действию Петроградского филиала тайной Брусиловской организации. В то время как Лефортовский изолятор — это все. Дальше — хоть