— Прекрасная работа, Феликс Эдмундович. Готов поспорить, что после такого фарса ни один русский не сможет подойти к Брусилову даже на расстояние пушечного выстрела. А мы, в свою очередь, заявим протест правительству Чехии, обвинив его в том, что оно не способно обеспечить безопасность великого героя и знаменитого полководца товарища Брусилова. И каким бы ни был ответ, смело можно рекомендовать Алексею Алексеевичу возвращаться на родину. Наши закадычные враги благополучно съели наживку, наступило время делать следующий ход.

Стук колес на рельсовых стыках утих. Татьяна Михайловна прислушалась и чуть приподняла край брезента, чтобы осмотреться. Сколько видел глаз, в небольшом отдалении от насыпи простирался лес. Поезд стоял, пыхтя, точно отдыхая после долгого бега. Прогретый брезент чуть спасал от дневного жара, но палившее совсем по — летнему солнце висело еще высоко и явно не скоро планировало уходить на покой.

— Наверное, пропускаем кого — нибудь, — прошептала Татьяна Михайловна, прячась обратно.

Лежать, зарывшись по уши в песок, было душно и неудобно, но, увы, ничего лучшего ситуация не предполагала.

— Мама, — не выдержала Ольга. — Скажи, что мы делаем? От кого и зачем мы убегаем? Ведь мы ничего плохого не сделали!

— Тише, еще услышит кто — нибудь! Вот поезд тронется, тогда.

— Я не хочу ждать! — сорвалась на крик девочка. — И ехать так не хочу! Мы же ничего не сделали! Никого не убили! А теперь прячемся, словно крысы!

— Ольга, как ты можешь!

Ее дочь всхлипнула:

— Мне плохо, я устала. Мамочка, что с того, что отец был генералом? Ты же говоришь, он во Франции воевал? Значит, наших не убивал! А я пионерка, я за власть рабочих и крестьян, за революцию. Надо просто сойти на станции, а там в управлении ГПУ рассказать, как дело было. Мы же ни в чем не виноваты. Ведь правда же! А дядя Петя — он страшный. Он все молчит — молчит, и глядит так, точно прощупывает. А той ночью двух человек застрелил и хоть бы сморгнул. Пока мы не убежали, я думала, он и нас прикончит. Он точно контрик.

— Ольга, не говори ерунды. Какой же он контрик. Он нас с тобой спасает — головы не жалеет. Из — за нас жизнь свою поломал. Варя Судакова ведь твоя подруга?

— Ну да.

— Вот и подумай. Теперь и она сирота. При живом отце Никому сказать о нём нельзя — самой непоздоровится. Совсем как мыс тобой…

Что — то тяжелое плюхнулось сверху на брезент.

— Ой! — взвизгнула девочка.

Татьяна Михайловна глубоко вздохнула, ожидая страшного.

— Вот вы где! — послышался голос. — А я чую — кто — то шушукается.

Тон Судакова казался насмешливым, но в нем отчетливо звучала тревога.

— Зря вы это, — бывший начальник милиции споро влез под брезент, — пока колеса не стучат, голоса вокруг слыхать. Хорошо, я пришел. А когда б охрана? Или не знаете, что на остановках бойцы дорожной милиции вдоль поезда ходят, чтоб граждане перевозимое имущество не раскрадывали? Ваша удача — тутошний охламон выйти поленился. А ежели вдруг что?

Вдали послышался нарастающий шум идущего поезда, гудок, товарняк взревел в ответ, и встречный состав прогрохотал мимо, обдавая платформы тяжелым едким дымом.

— Сейчас тронемся, — прошептал Судаков, и товарняк, словно ожидал его слов, ухнув, недовольно заскрежетал буферами и медленно двинулся с места.

— Петр Федорович, вы же думали ехать в Харьков! — удивилась Згурская.

— Ну, думал. Так склалось, что передумал.

— А почему вы такой… — Татьяна Михайловна невольно улыбнулась.

— Чумазый, что ли? Ну так, извольте понять, ежели оно в уголь забиться, то хошь не хошь — перемажешься. А ничего, у меня в вещмешке форма припрятана. Только б рожу да руки отмыть дочиста. Но то все такое, Татьяна Михайловна. Я ж не просто от скуки вас искал — у меня кой — какая новость имеется.

— Опять что — то плохое?

— Это уж как поглядеть. Я в тендере когда сидел, слышал о чем машинист с кочегаром, ну и этим бойцом переговариваются. Вечером, аккурат после заката, неподалеку от Москвы поезд сделает остановку. Там к нему должны прицепить два вагона с чистокровными скакунами с расторопинского конного завода. Кони ценные, так что при каждом вагоне сильная охрана. А уж в Москве, ясное дело, их и вовсе будут встречать чуть ли не целым кавполком.[19] Так что на этой стоянке, покуда суд да дело, надо будет уносить ноги.

Он остановился и поглядел на собеседницу:

— Ну чего вы улыбаетесь — то?

Судаков поймал себя на ощущении, что тоже не может сдержать улыбку, и поэтому раздосадован но нахмурился.

— Так ведь забавно. Расторопино — это подмосковное имение Згурских. Олюшка, ты помнишь Расторопино?

— Нет, — буркнула в ответ дочь.

— Как же, Оленька? А няню твою — бабу Надю? Как она тебя на пони катала?

— Не помню.

— Этот конный завод, — обращаясь к Судакову, продолжила несколько расстроенная Татьяна, — прапрадед мужа основал еще при Екатерине Великой. — Коней для ее кортежа выращивали именно в Расторопино.

— Мама, Петру Федоровичу это неинтересно. Петр Федорович, наш папа не был капиталистом! Он был военным!

— Молчи, ты не понимаешь, — строго оборвала ее Татьяна Михайловна. — В четырнадцатом году, когда война началась, мы из — под Тифлиса перебрались сюда — под Москву, — с горечью продолжала она. — И потом, когда все это началось, именно отсюда — подальше от революционного хаоса, дикости и безвластия — убежали. Теперь же, выходит, круг замкнулся. Снова возвращаемся.

— Татьяна Михайловна, вы уж остерегитесь туда ходить. Вы, конечно, женщина умная, хорошая, образованная. Ну а вдруг кто из местных активистов узнает, что бывшая хозяйка приехала! Это ж не Елчаниново — тут у властей под носом не больно — то поозоруешь!

— В прошлые годы ко мне там все очень тепло относились.

— Эко, вспомнили!

— Петр Федорович, я всё же рискну. Имение стоит в стороне от деревни, вокруг господского дома большой сад и парк. Там есть домик — он принадлежал садовнику. Его жена — кормилица моего супруга. А потом она нянчила Ольгу. Если они живы, я уверена, я уверена, что не предадут!

— Оно хорошо бы. — Судаков поскреб короткий седеющий ежик волос. — Ну, тогда, как поезд на станции остановится, сразу прыгаем, и деру. Я первым сойду, ежели что, подстрахую. Ну и вы не рассусоливайте. А там уж на месте, Татьяна Михайловна, на вас вся надежда.

— Не беспокойтесь, мы ведь за правое дело страдания принимаем. Значит, Господь на нашей стороне.

Пес заворчал, почуяв в ночном воздухе новые запахи, и, высунувшись из будки, оглушительно залаял, спеша уведомить округу, что он на посту. В прежние годы он буквально повисал на цепи, рыча и лая на чужаков, но уж сколько лет минуло с младых когтей.

Хозяйка старого дома с мезонином в глубине сада накинула оренбургский платок и приоткрыла дверь веранды:

— Мурчик, ну чего ты взбеленился?

За окнами стояла теплая майская ночь, соловьи заливались, должно быть, готовясь к состязаниям с