– Много будешь знать, Мэкки, – скоро состаришься.
– Тетя Элнер, это не шутки. Я наврал Норме, что пистолет не настоящий, – вас покрывал.
– Спасибо, дружок.
– Всегда рад помочь. Но мне нужно знать правду. Так откуда?
– Не от Уилла, вот и все, что я могу сказать. – Элнер уставилась в потолок. – Надо бы пройтись метелкой по углам – ты только полюбуйся на эту паутину!
– То есть не скажете, откуда пистолет?
– Сказала бы, дружок, если б могла.
– Хм. Тогда вот что. Вы ничего не натворили? Никого не застрелили?
Элнер засмеялась:
– Спросил тоже! Господь с тобой!
– Ну, откуда бы он ни был, теперь ищи-свищи – я утопил чертову железку в реке. Тетя Элнер, я с вами никогда не ругался, во всем поддерживал. Но именно потому, что я очень вас люблю, мне и не хотелось бы, чтоб вы покалечились или кто-то его нашел и застрелил вас.
Тетя Элнер страдальчески сморщилась:
– Где утопил?
– Неважно. Обещайте с сегодняшнего дня не брать в руки оружия.
– Так и быть… Обещаю.
Мэкки, устыдившись своей суровости, чмокнул тетю Элнер.
– Забыли. Идет?
– Ладно, дружок…
– Мне пора. Я вас люблю.
– И я тебя, – сказала Элнер.
В этот день она получила урок, который мало кому дано испытать на себе: после твоей смерти все твои вещи перероют, так что если тебе есть что скрывать – избавляйся, пока жив!
Элнер жалела, что нельзя рассказать Мэкки правду. Никого она, понятно, не грабила и не убивала – всего лишь скрыла улику от полиции. Некоторых мерзавцев, между прочим, прямо-таки руки чешутся пристрелить – как ту бешеную лису, на которую ее муж Уилл вышел с ружьем. Лишать жизни – дело скверное, но цыплят спасать надо, ничего не попишешь. Элнер спрашивала себя: поступила бы она так же еще раз, если пришлось бы? И всякий раз отвечала: да, несомненно. Значит, совесть ее чиста. И Реймонд ни словом об этом не обмолвился, – видно, греха на ней нет.
Салон красоты
08:45
Страсти поулеглись, Норма слегка пришла в себя и в среду утром уже сидела в салоне красоты в бигуди, слушая жалобы Тотт, все те же, что и двадцать лет назад.
– Ты не представляешь, Норма, до чего мне осточертели нытики, которые жалуются, что преступниками их сделало общество. Черта с два! Бедность – не оправдание воровству. Да я сама из нищеты выбилась – ты-то мою семью знаешь, Норма, – но ведь не выходила на улицу грабить!.. Нынче люди вовсе стыд потеряли. Хвастают направо и налево, как увиливают от налогов! А бандиты, которых ловят с поличным и показывают по телевизору, только знай себе улыбаются и машут в камеру! Они нас грабят, а их бесплатные адвокаты в обиду не дают, и соцработники сюсюкают: вы, мол, жертвы общества, за свои поступки не отвечаете. Только не говори, что эти бедняжки работу найти не могут. Работа каждому найдется – было бы желание. Дуэйн-младший возомнил, что руки пачкать – ниже его достоинства. Просиживает штаны на пособии, а мы с его сестрой вкалываем до седьмого пота. Даже папашка его, уж на что был никудышный, и тот работал. Конечно, только между запоями, зато хотя бы старался. – Тотт затянулась сигаретой без фильтра. – Бедняга Джеймс, хоть и хлебнула я с ним горя, а жаль мне, что он так кончил. В последний раз до нас с Дарлин дошли о нем вести, когда он жил в какой-то занюханной гостинице. А через пару месяцев отдал богу душу в вестибюле, перед телевизором. Вообрази: смотрел повтор викторины «Угадай цену» – и упал замертво. Жил грешно и помер смешно. Не принц Чарльз, конечно, был… но все-таки человек. И уж само собой, не слюнтяй. Сил моих больше нет слушать нытье и жалобы на горькую судьбу! А коль тебе повезло родиться белым, то не смей и вякнуть – за горло возьмут и обзовут расистом. Все вдруг сделались такими обидчивыми, перед каждым изволь расшаркиваться! Всюду борцы за эту… как ее там… политкорректность! Только и ищут повода придраться… Эдак нас скоро заставят требовать: «Даешь цветное Рождество!» Я уже боюсь рот раскрыть.
«Неужели?» – про себя ухмыльнулась Норма.
– Пришла ко мне как-то негритянка искать работу, – продолжала тарахтеть Тотт. – Посуди сама, Норма, могу ли я кого-нибудь нанимать, коли на зарплату Дарлин едва наскребаю? Я так и сказала, по-хорошему, а девица меня в ответ обозвала расисткой, да еще и гомофобкой. Откуда мне было знать, что она не
Норма кивнула. Как не помнить! Мать ее наотрез отказалась красить своего жокея, и ему отбили голову.
– Разве я виновата, что не попала в меньшинства? – не унималась Тотт. – А как же
«Каждую неделю слышу, и не одно», – подумала Норма, но придержала язык.
– По телевизору все уши прожужжали, какие мы, белые, мерзавцы. Скажу начистоту, Норма: кажется, я в расистку превращаюсь. Надеюсь, что все-таки нет, но было б о чем горевать. Говорят, лет через пять мы все перейдем на испанский. Раньше были черные и белые, а теперь весь мир покоричневел, стал ни то ни се. Кстати, видела Мадонну в ванне во дворе у Лопесов?
– Нет. Что за Мадонна в ванне?
Тотт рассмеялась:
– Взяли старую ванну, поставили на попа, вкопали наполовину в землю, выкрасили изнутри голубым и пристроили туда статую Пресвятой Девы.
Норма скривилась:
– И этот ужас у них перед домом?
– Да. – Тотт затянулась. – А все-таки симпатичная она, ей-богу. Мексиканцы от природы художники, этого у них не отнять. И во дворе у Лопеса чистота, любо-дорого посмотреть!
Весь день Норма думала: в чем-то Тотт права. Даже здесь, на юге Миссури, все меняется. Раньше сюда переезжали в основном шведы и немцы, сейчас же кого только не увидишь. А утром Норма заглянула к тете Элнер, так у той на весь двор орала мексиканская музыка: Элнер поймала новую радиостанцию из Поплар-Спрингс.
– Зачем вы это слушаете?!
– Что?
– Испанское радио.
– Испанское? А я думала, польское.
– Нет, тетя, испанское.
– Ну и неважно какое. Мне нравится. Слов я не понимаю, но музыка заводная, правда?
Спасибо от Кэти
14:18
Медбрат, донесший Гасу Шиммеру о казусе со старушкой, скрипел зубами от досады, узнав от Шиммера, что племянница миссис Шимфизл не желает подавать в суд. А он-то уж карман приготовил… Пораскинув мозгами, медбрат в итоге додумался, как подзаработать на этой истории. Позвонив приятелю, он раздобыл телефон желтой газетенки, что платит за любопытные сюжеты.
В тот день Норма забежала в супермаркет за продуктами к пасхальному ужину у тети Элнер, и, когда стояла у кассы, взгляд ее упал на газетную стойку рядом. Заголовок на первой полосе одной из газет вопил:
МЕРТВАЯ ФЕРМЕРША ИЗ ШТАТА МИССУРИ ЧЕРЕЗ ПЯТЬ ЧАСОВ ВОСКРЕСЛА И ЗАПЕЛА ГИМН США!
Норма, почти теряя сознание, опустилась на пол. На счастье, в очереди за ней стояли Луиза Фрэнкс с
