— Для того, чтобы найти здесь понимание и нормальные условия, и уж, конечно, совсем не для того, чтобы почти каждую ночь вскакивать по тревоге, будя и детей, которые днем засыпают на уроках в школе; для того, чтобы вечером в определенное время мы могли бы всей семьей сесть за стол вместе с мужьями… И вообще, что у нас за жизнь?! Что мы здесь имеем? В то время как другие полностью наслаждаются жизнью, мы даже не можем как следует отметить собственный день рождения, и все потому, что живем чуть ли не на казарменном положении…

— Агитация, говорите вы, — по-прежнему спокойно заговорил майор, — да еще такая, которую вы слышите каждый день, не так ли? Но, как мне кажется, вы до сих пор так и не поняли обстановки, в которой мы живем… — Харкус неожиданно остановился, перевел дух и продолжал уже горячо и убежденно: — Думаю, что ваши мужья объяснят вам это лучше, а у меня есть и другая работа. И пожалуйста, не обвиняйте меня больше в том, что вы не знаете, куда вам девать свое время и чем бы заняться.

В этот момент фрау Камски сняла телефонную трубку и нажала на кнопку переключателя.

— Что такое? — нервно спросил Харкус.

— Вас вызывает Бургенау.

— Что? Кто вызывает?.. Ах, да! Спасибо. Переключите разговор на майора Гаупта.

Фрау Камски поняла, что она слишком поздно спохватилась: делать это нужно было несколько раньше, а сейчас момент был упущен.

— Я только что сказала, — возбужденно продолжала фрау Хаген, — да, я только что сказала… — повторила она еще раз, — что вас, как мы считаем, нисколько не интересует наша жизнь. Как живут в военное время, мы испытали на себе. Только комендантского часа не хватает нам сейчас. Вас, я вижу, нисколько не интересует наша жизнь, нисколько! Это не больше чем…

Кто-то из женщин попытался остановить фрау Хаген, но теперь сделать это было уже невозможно.

— Я попрошу тишины, — тихо, но строго проговорил Харкус, — Обо всем этом переговорите со своими мужьями, а я не ваш супруг…

— Боже мой!

— Что же это такое?!

— Один момент! — воскликнул Харкус, вставая и подходя к окну.

Женщины замолчали.

— Возможно, вы когда-нибудь задумаетесь над тем, почему все идет так, а не иначе. Вы придаете важное значение вещам, которые отнюдь не важны. Вот сейчас вы говорили мне о детях, о дне рождения, об отпуске, но попробуйте подумать о более важном. Мы, военные, не имеем права останавливаться, не имеем права дать себе даже самую маленькую передышку. Многое зависит от ваших мужей, да и от вас самих. Обратите же и вы внимание на нас и на нашу работу!..

— Пошли! — заявила фрау Хаген и встала. — Я сказала все.

Все женщины поднялись и следом за ней пошли к двери. Фрау Мейер, взявшись за ручку, сказала:

— Напрасно мы надеялись на эту беседу.

Фрау Камски думала, что Харкус на прощание скажет женщинам что-нибудь, что разрядило бы обстановку, казалось, и сами женщины этого ждали, но майор, кроме обычного «до свидания», не сказал ничего.

Как только женщины ушли, майор принялся за свою обычную работу. Он всегда работал очень быстро, правда, бывали у него случаи, когда что-то мешало. Вот и теперь этот разговор с женщинами несколько выбил его из колеи.

Они пришли к нему, чтобы поговорить откровенно, поделиться своими заботами, хотя прекрасно понимали, что он, работая тут всего одну неделю, не в состоянии что-либо изменить. Однако на сочувствие и понимание они вправе были рассчитывать, но не получили даже и этого немногого.

Фрау Камски ругала себя за то, что вовремя не смогла помочь начальнику. Войдя в кабинет майора, чтобы убрать посуду, она сказала:

— У фрау Мейер, между прочим, шестеро детей. Троим из них по состоянию здоровья противопоказан здешний климат, и потому они большую часть времени живут у бабушки с дедушкой.

Харкус, уже переключившись на свои дела, планировал осмотреть сегодня вместе с Гауптом учебные классы и стрелковый полигон. После слов секретарши он вспомнил о неожиданном визите женщин. Взглянув ей в лицо, майор не заметил на нем ни тени упрека, оно было только задумчивым.

— Тогда почему же Мейер не просит перевести его в другую часть?

— Он не писал рапорта по этому поводу, а у нас его считают незаменимым. Вот уже четыре года, как он возглавляет полковые артмастерские: лучшего начальника мастерских трудно себе и представить.

Харкус записал в своем блокноте, который так и лежал открытым на столе, фамилию офицера.

— А почему до сих пор ему не помогли? От кого это зависело? — спросил майор.

— Точно я не знаю, — тряхнула головой секретарша, — но думаю, что это зависит от того, кому он подчинен…

— И кому же?

— Подполковнику Пельцеру.

Харкус встал, подошел к окну и сдвинул гардину в сторону. Он увидел, как женщины подходили к проходной. Возглавляла это шествие полная фрау Мейер.

— Об этом вам следовало сказать мне заранее.

— Я думала, что вы и так все знаете.

Харкус задернул гардину и отошел от окна.

— В будущем прошу вас всегда ставить меня в известность о таких вещах. Вы должны точно знать, известно мне о чем-либо или нет.

— Хорошо.

— А что вы можете сказать об остальных?

— Фрау Хаген лаборантка, специалист по химии, — быстро, будто ждала такого вопроса, ответила фрау Камски. — Ее муж после окончания офицерского училища хотел попасть служить в часть, расположенную где-нибудь на юге, поближе к месту, где жила и работала его жена. У нас он служит более года и уже не питает никакой надежды на перевод. Супруга его пожертвовала своей специальностью ради мужа.

— Можно было все сделать по-другому.

— Вполне возможно, но на деле все получилось так, — Фрау Камски взяла в руки подносик.

Выражение лица у майора стало озабоченным. Он злился на себя за то, что говорил с женщинами не так, как следовало бы. Харкус вспомнил, как несколько дней назад Ильзе Вебер посоветовала ему считаться с мнением жен офицеров и жителей поселка, О двух из женщин сейчас он кое-что узнал. О двух из двухсот пятидесяти, у которых свои заботы и свои огорчения. Ильзе безусловно права: ему нужно знать все, считаться со всем. И они, эти женщины, должны знать, что он, майор Харкус, интересуется их положением и их делами. Сегодня он совершил ошибку, исправить которую ему удастся не скоро. Женщины уже дошли до поселка, и через два-три часа почти все его жители узнают, как с ними разговаривал командир полка и что они ушли ни с чем. Радость, которую Харкусу доставили достижения шестой батареи, была омрачена разговором с женщинами.

Майор раскрыл папку с документами и подписал некоторые из них. Внизу лежали три рапорта с просьбой о переводе в другую часть: два из них были написаны офицерами, один — старшиной. Все военнослужащие были из первого артдивизиона. Харкус знал одного из них — лейтенанта Хагена, командира первой батареи. Двое других были командирами взводов.

Майор закрыл папку и выругал себя: «Глупец, поступаю опрометчиво да еще других виню». Он несколько раз прошелся по кабинету, и это немного успокоило его. Снова раскрыл папку с документами и перечитал рапорты. Потом сел к столу и, проведя обеими руками по лицу, нажал клавишу переговорного устройства.

— Освободился? — спросил он, услышав голос Вебера.

— Не совсем, но сейчас у меня как раз перерыв, зайду.

Через минуту Вебер был уже в кабинете командира полка.

— Ну, жив остался? — усмехнулся Вебер. — Когда женщины вышли от тебя, вид у них был такой свирепый, будто они разорвали тебя на части.

— Ты же знал, зачем они шли сюда… и ничего не сказал мне.

— Ты мне тоже не все говоришь. — В голосе Вебера не было упрека, который можно было прочесть лишь в его глазах.

— А с рапортами ты ознакомился? — спросил Харкус, показав на папку.

— Я их направил тебе, для информации.

— Ну и?..

— Я же тебя предупреждал.

— И теперь ты чист, не так ли?

— Что значит «чист»? — Вебер сел, подвинул к себе папку и прочел рапорт Хагена. — Он прав по-своему, ты — по-своему. Каждый из вас прав, но для нас это не выход.

— Как вы относитесь к людям?!

— А теперь ты хочешь остаться «чистеньким»?

— Если что планируете, так делайте это с умом…

— Женщин к тебе никто не подсылал, они сами так решили…

— Кто знает! А почему до сего дня не решены вопросы о перемещении? Если бы мы тринадцать лет назад начинали работать с такими людьми, то до сих пор жили бы в палатках!

— А с приходом других все через два дня изменилось, да?

— Два дня тоже время!

— Эти два дня ни Хаген, ни другие голодными не оставались.

— Болтовня!

— Нужно с ними поговорить, и хорошо, если бы ты присутствовал при этом разговоре. В пятницу у нас партийное собрание.

— До пятницы еще много воды утечет. А с этими товарищами, — майор ткнул пальцем в папку, — я пока еще не разговаривал. Но почему этого в первую очередь не сделал Келлер? Я не вижу на бумагах его подписи.