свернувшись в комочек от страха, то и дело кричал: «Перестаньте! Перестаньте! Я не имею к этому никакого отношения! Никакого! Перестаньте!»

Спустя несколько дней в лагере для пленных он пришел в себя и стал постепенно понимать, что жил неправильно. Он поклялся самому себе никогда больше не брать в руки оружия.

В лагере он впервые услышал о том, что создан Национальный комитет «Свободная Германия», узнал о послевоенной перестройке Германии. Кто-то призвал пленных вступать в Национальный комитет. После митинга трое членов НКСГ ходили по баракам, беседовали с пленными. Курт спросил, что будет с ним после окончания войны, когда их отпустят домой. От них же Курт узнал, что сделали гитлеровцы с теми немцами, кто не хотел и не мог держать язык за зубами.

Через несколько дней после митинга он стал членом НКСГ, а позже поступил в антифашистскую школу в СССР и окончил ее. В начале 1947 года Курт вернулся домой. Отец и мать были живы, а два старших брата погибли на фронте. В помещичьем замке жили переселенцы. Курт начал работать снова на лесопилке, потом его избрали в правление общины. Все, чему научился сам, он теперь отдавал людям, главным образом молодежи. Учил их думать самостоятельно и своими руками строить новую жизнь.

В июле того же года вернулся в село Боден, просидев два года в лагере у американцев.

Бургомистр направил бывшего инспектора работать на лесопилку, и Курт, в то время уже главный на лесопилке, поставил его на подноску бревен. В первый же день после обеда Курт подошел к Бодену и плюнул ему под ноги.

— Стой! — крикнул вдруг седовласый старик, который в свое время видел, как Боден плюнул на поляка (старик до сих пор работал на лесопилке). Он выключил пилу и строго сказал, обращаясь к Курту:

— Немедленно вытри плевок!

— Это еще почему? — удивился Курт.

— Потому что ты не нацист!

— А ты забыл, как он издевался над рабочими и бил их плеткой?

— Но ведь ты же не нацист! — стоял на своем старик.

Курт растер плевок.

Через два месяца Курт вступил в СЕПГ.

В 1949 году, вскоре после уборки урожая, Курта вызвали к бургомистру: в кабинете сидел незнакомый мужчина. Левый рукав незнакомца был пуст. Незнакомец оказался членом краевого комитета СЕПГ.

— Видишь ли, — издалека начал разговор бургомистр, — мы перестраиваем нашу жизнь, ведь так?

— Да, конечно.

— Для этого нам необходим порядок, так?

— Разумеется.

— И этот порядок мы должны навести сами.

— Должны.

— Для этого нам нужна своя милиция и своя армия. Не так ли?

Курт молчал.

Бургомистр взглянул на инструктора СЕПГ, а затем повернулся снова к Курту и сказал:

— Из нашего коллектива мы рекомендовали тебя.

— В народную полицию?

— Да.

Курт помолчал, а затем покачал головой:

— Только не меня.

— Почему же? — удивился бургомистр.

— С меня хватит.

— Чего хватит?

— Войны.

— С нас тоже, — заметил инструктор.

— Но ведь ты еще и член партии, — не отступался от своего бургомистр.

— В партию я вступал не для того.

— А если мы дадим тебе партийное поручение надеть военную форму, что тогда?

Курт сел и, упершись локтями в колени, уставился неподвижным взглядом на носки собственных ботинок, в которых он вернулся из Советского Союза. Эти ботинки ему выдали в антифашистской школе. Там, в той школе, они много говорили о мире, который придет на смену войне, и о том, что в первую очередь нужно будет сделать в Германии.

— Именно потому, что все мы по горло сыты войной, — заговорил после паузы однорукий, — нам необходимо иметь собственные вооруженные силы. Подумай об этом, если сразу не хочешь этого понять. Ты учился в антифашистской школе и наверняка знаешь высказывание Ленина о том, что революцию мало совершить, ее еще нужно отстоять. От фашизма нас освободили русские братья, но всем остальным, а точнее сказать, перестройкой нашего государства должны заниматься мы сами. Помощь советские товарищи и впредь нам будут оказывать, но мы должны сами строить свою новую жизнь.

Курт встал и, подойдя к двери, сказал:

— Я подумаю.

Самые противоречивые мысли терзали его.

Через две недели он поехал в районный центр и надел там военную форму. А ровно через год сменил синюю полицейскую форму на зеленую, армейскую. Затем учился в офицерском политическом училище.

Зимой 1952 года Курт познакомился с Ильзе. Ее доброта и скромность очень нравились ему. Когда Курт впервые поцеловал девушку, он почувствовал, как она припала к нему сильным и крепким телом. Она напоминала ему женщин родного села, которые не гнушались никакой работой и рожали здоровых детишек.

Ильзе без всяких отговорок поехала за Куртом к месту его службы. С тех пор они никогда не расставались.

Обер-лейтенант Калочек и ефрейтор Цедлер вышли из артиллерийского парка около одиннадцати часов. Высокие и длинноногие, они шли очень быстро. Возле штаба они расстались. Калочек спешил на совещание к подполковнику Пельцеру. На большом листе ватмана, который он, свернув рулоном, нес под мышкой, был вычерчен план поточного переведения арттехники второго дивизиона на зимнее обслуживание. Этот план обер-лейтенант вместе с Цедлером, Грасе и другими солдатами продумал до мельчайших деталей. При хорошей организации работы перевод боевой техники и средств тяги можно было осуществить за два дня. Для претворения плана в жизнь не хватало только подписи подполковника Пельцера, который должен был утвердить план или отклонить его.

Ефрейтор Цедлер спешил в полковой клуб, куда его вызвали, чтобы он встретился с кем-то из родственников, приехавшим его навестить. Ефрейтор чистил и смазывал в парке орудия и был весь в масле. Масляные пятна густо покрывали его рабочий комбинезон, а руки были такими, что их за один раз невозможно было отмыть.

Когда посыльный прибежал за ним в первый раз, Цедлер не поверил ему, решив, что товарищи просто разыгрывают его. Вместо ответа он показал посыльному кукиш и как ни в чем не бывало продолжал работу.

Посыльный, улыбаясь, ушел, но через десять минут снова появился в артпарке и строго сказал:

— Если ты сейчас же не пойдешь в клуб, твой посетитель уедет домой, и ты будешь очень жалеть об этом. На этот раз ефрейтор пошел в клуб.

— Мне сказали, что ко мне кто-то приехал, — доложил он дежурному. — Я ефрейтор Цедлер из четвертой батарей.

— К вам действительно приехала родственница, — ответил офицер и показал рукой на комнату для приезжих. — Беспокоиться уже начала.

Цедлер поправил берет на голове. «Интересно, кто мог приехать: отец или кто-нибудь из бригады? Но что же все-таки случилось? Карин почему-то даже не ответила на мое письмо…» — думал он, входя в комнату.

…Она стояла спиной к окну. Лицо ее было залито румянцем, на губах играла чуть смущенная улыбка, волосы спадали на плечи, маленькие ладошки сжаты в кулачки.

Цедлер со стыдом подумал о своих грязных руках, о перепачканном комбинезоне и подставил девушке лицо для поцелуя. Берет свалился у него с головы. Ефрейтор почувствовал, как маленькие, но крепкие руки девушки обняли его за шею, притянули к себе, а полные губы коснулись его губ.

— Карин, моя милая Карин!..

Они сели к столу.

Карин не скрывала своей радости. Она дотрагивалась пальцами до лица ефрейтора, гладила его. Вообще на сей раз она была намного смелее, чем раньше.

— Ты пахнешь нашим заводом, — сказала Карин.

— А ты… ты выглядишь, как на празднике…

— А для меня это и есть праздник, — призналась девушка.

— Мы сидим друг против друга, как на официальном приеме.

— Удивляюсь, как еще они меня сюда пропустили: пять раз проверяли документы, потом дали сопровождающего.

— Бдительность, — улыбнулся он.