У Харкуса не было особого желания идти в гости, но, вспомнив Ильзе, живую и веселую супругу Курта, которая всегда принимала его, как брата, ответил;

— Добро, сегодня вечером зайду_.

— Как обычно, ужинать будешь у нас.

— Хорошо, как обычно, — согласился майор.

Курт встал, какое-то мгновение в нерешительности постоял, взявшись обеими руками за спинку стула, затем повернулся и пошел к двери.

— Итак, до вечера, — проговорил он и вышел. Вскоре шаги Курта стихли в конце коридора. Майору казалось, что Курт вернется к нему в кабинет. Но Курт не вернулся. Майор услышал, как входная дверь захлопнулась за ним.

Майор смахнул со стола табачные крошки и подошел к пульту переговорного устройства. Достаточно было нажать клавишу на панели или же, сняв телефонную трубку, набрать номер Курта и позвать его к себе, чтобы поговорить с ним о результатах только что закончившегося совещания, прежде чем звонить полковнику Венцелю. Харкус понимал, что он должен поскорее позвонить Венцелю, чтобы кто-то другой не опередил его и с пристрастием не рассказал полковнику о совещании.

Харкус откинулся на спинку кресла и задумался.

«Совещание прошло успешно, — мысленно докладывал он полковнику. — Выполнение запланированных мероприятий идет полным ходом. Дополнительно в план боевой подготовки включены следующие мероприятия: за две недели, оставшиеся до конца учебного года, поднять по тревоге с целью проверки боевой готовности несколько батарей и штаб полка, с тем чтобы иметь более полное представление о боевой подготовке части и иметь возможность запланировать на новый учебный год комплекс необходимых мероприятий. Конечная цель: к десятой годовщине Национальной народной армии добиться высоких показателей в боевой и политической подготовке».

Майор встал и заходил по комнате от стола к двери, за которой фрау Камски что-то отстукивала на пишущей машинке.

При слове «успешно» майор невольно подумал о том, с каким видом Пельцер, Гаупт и даже Вебер покинули его кабинет. При словах «идет полным ходом» он вспомнил, что пообещал премию в сто марок каждому артиллеристу, кто до конца учебного года уложится во все нормативы и выполнит стрельбы на «отлично». А каждый артдивизион, который хотя бы на день раньше срока закончит перемещение боевой техники, получит премию триста марок. И хотя Харкус приказал работать даже в субботу, с переводом техники все еще не было закончено. Против работы в субботу возражали поголовно все, против поощрения премиями — Гаупт и Кисельбах.

В конце концов Харкус сказал, что это приказ, и на этом дискуссия закончилась. Особенно сильное возражение встретило его предложение в ближайшее время поднять по тревоге несколько артиллерийских батарей и штаб полка. Против этого предложения выступали все, даже капитан Треллер и майор Герхард, который, покраснев как рак, стоял, склонившись над своими многочисленными планами, разложенными по всему столу.

— Зачем все это?

— Если проверять, так что-нибудь одно!

— Одними проверками мы ничего не добьемся: конец будет плачевным, а начало нового учебного года — еще хуже.

— За две недели нам никак не удастся сделать то, что не было сделано в полку за целый год.

— Такими рывками мы только еще больше разрозним людей, но ничего не добьемся.

Каких только высказываний тут не было! Самые противоречивые, однако ни одно из них не казалось Харкусу убедительным и не поколебало его решений.

Мысленно Харкус уже отказался от того доклада, который он готовил для полковника Венцеля. Теперь уже хотелось доложить по-новому. Венцель такой человек, которого не удовлетворят общие фразы. Он, как обычно, снимет очки, положит их на стол и начнет расспрашивать, интересуясь мельчайшими деталями, которые в сочетании с другими вещами станут вдруг очень важными.

«Вы были единодушны, принимая решение? — спросит его полковник. — Достаточно ли твердо вы себя чувствуете, чтобы сделать все так, как задумали?»

Что Харкус ответит на это?

К единому мнению они так и не пришли, особенно в оценке первого артдивизиона. Гаупт, Пельцер и Вебер хотя и сдержаннее других, но все же выступили в защиту дивизиона, несмотря на аргументы Харкуса относительно того, что артиллеристы не уложились в нормативы. Ему возражали, говоря, что ни артдивизион, ни полк в целом не в состоянии за одно тренировочное занятие показать нужные результаты.

— Неудачный день может быть у любого артдивизиона, — высказался наконец Пельцер. — А настроение, которое появилось у солдат в ходе этого несправедливо назначенного испытания, свое дело сделало.

Харкус сдержался, ни разу даже не стукнул по столу, а сжатые в кулаки руки спрятал в карманы, чтобы их никто не видел.

«Плохой день в жизни артдивизиона. На войне такой плохой день может стоить тысячи человеческих жизней. Плохой день может быть в жизни футболиста, но ни в коем случае не в жизни солдата», — думал Харкус.

— Первый артдивизион не заслужил права считаться лучшим в полку! — Майор прервал дискуссию, прервал в первый раз, чтобы отдать несколько приказов. Он поручил Веберу и Гаупту разработать новые правила выдвижения подразделения на звание «Отличное подразделение».

После такого распоряжения продолжать обсуждение было нелегко. Не для Харкуса, а для тех, кто выжидал и тянул время.

В вопросе о необходимости проверки других подразделений командира полка поддержал лишь один начальник штаба. Он высказался за то, чтобы не терять попусту ни одной минуты, сконцентрировать все свои усилия на достижении высокой боевой готовности части. Начальник штаба поддержал Харкуса и в оценке разведывательных донесений. Короче говоря, оба они, не сговариваясь, по основным вопросам пришли к единому мнению.

Харкус повернулся и подошел к письменному столу. Как раз в этот момент зазвонил телефон.

«Неужели это Венцель?» — мелькнуло в голове у майора.

— Вас спрашивает Валеншток, — сказала майору по телефону секретарша и сразу же переключила аппарат. Харкус услышал громкий голос старого друга:

— Ну, партизан, здравствуй! Три дня как здесь, а я все еще тебя не видел.

— Не было времени, Вилли.

— Чепуха! Для старого друга всегда можно найти время. Ну так когда встречаемся?

— Я еще не знаю, пока полно работы.

— Так ты никогда не придешь. У тебя что, и выходных нет?

— Пока нет, кое-какие перемещения в части.

— Что ты там перемещаешь? Уж не свой ли «вартбург»?

— Хорошо, Вилли, увидимся в воскресенье.

Валеншток рассмеялся и сказал:

— Ну, значит, до воскресенья.

— Идет, Вилли!

Харкус снова подошел к окошку и увидел, как из здания штаба быстрыми шагами вышел Курт Вебер. Говорить с ним о совещании майору больше не хотелось. До обеда он его не увидит, а пока нужно позвонить полковнику Венцелю.

Майор снова заходил взад-вперед по кабинету. Внутренне он был убежден, что действовал совершенно правильно, что все отданные им приказы и распоряжения также были правильными и нужными для полка. Без них полк не может выполнить возложенные на него задачи. Харкус понимал, что он был вправе потребовать от всех своих заместителей правильной оценки обстановки и посильного участия в анализе боевой готовности части. Он был вправе потребовать от них таких разработок и планов, выполняя которые личный состав полка достиг бы высоких показателей в боевой и политической подготовке. Он был вправе заявить Веберу и всем политработникам полка, что, несмотря на хорошие показатели, зафиксированные в последнем донесении, состояние политико-воспитательной работы в целом оставляет желать лучшего, ибо в противном случае солдат после шести месяцев службы в армии не стал бы сомневаться в необходимости иметь такие средства химической защиты, как противогаз и комплект защитной одежды. Вот на эти важные вопросы и нужно обращать внимание солдат. Нельзя ограничиваться только организацией посещения театров и библиотеки.

Безусловно, полковник Венцель все равно задаст ему кое-какие вопросы. Кроме вопросов: «Вы были единодушны, принимая решение?» и «Достаточно ли твердо вы себя чувствуете, чтобы сделать все так, как задумали?» — будут, разумеется, и другие, на которые Харкусу придется ответить «нет». Слишком недавно он в полку, чтобы найти себя. Ему прежде всего не хватает времени. А быть может, ему в первую очередь нужно убедить в своей правоте таких офицеров, как Гаупт или Вебер. Убедить в необходимости высокой боевой готовности и во вредности самоуспокоенности. А может, он сам недостаточно хорошо и основательно разобрался в аргументах Гаупта, Вебера или Пельцера? Быть может, все пошло бы иначе, если бы не присутствовал на стрельбах первого артдивизиона, не видел бы собственными глазами, как совершается марш, не наблюдал бы форсирования водного рубежа. Но Харкус не мог вести себя так, как будто он ничего не видел и не слышал. Это было не в его правилах. Однако факт остается фактом: к единому мнению со своими заместителями он не пришел и теперь, как командир полка не пользуется поддержкой собственных замов. Правда, он отдал приказы, которые должны быть выполнены, однако он прекрасно понимал разницу между приказом, который не понят полностью подчиненным, хотя он и выполнен.

Майор Харкус был уверен, что все участники совещания тоже думают о результатах проверки, но каждый по-своему.

Майор бросил взгляд в окно. Из автопарка к штабу строем шла батарея. Солдаты пели песню об артиллеристах, которую несколько лет назад сочинил командир одного взвода, а музыку написал какой-то местный композитор.

Харкус давно не слышал этой песни, однако не забыл припева, в котором говорилось, что артиллеристы идут в бой за родину, за то, чтобы она еще больше расцветала.

Майор узнал офицера, который шел в голове колонны: это был унтер-лейтенант Каргер. Несколько лет назад он был лучшим командиром орудия. Потом демобилизовался, но вскоре написал письмо ему, Харкусу, который в то время уже занимал должность заместителя командира полка. Каргер просил у него совета, что ему делать, если он решил стать офицером.

Сейчас майор узнал не только Каргера, он увидел среди солдат Грасе, Цедлера и еще нескольких человек, с кем он беседовал в подвале, где они чистили картофель.

Вот строй повернул направо. Солдаты шли хорошо. Харкус проводил их взглядом, пока они не скрылись из виду.