Но Джек уже успел прийти в себя.
– Без проблем. Это я умею, как ни кто другой.
Он шагнул ближе.
– Я скажу это только тебе и только однажды. С тобой обошлись несправедливо. И я жалею об этом больше, чем ты можешь себе представить. Когда Эйприл рассказала о своей беременности, я сбежал так быстро и далеко, как только смог. Если бы это зависело только от меня, ты вообще не родился бы, так что учти это в следующий раз, когда дашь понять матери, как сильно ее ненавидишь.
Дина затошнило. Но он отказался отвести взгляд, и Джек нехорошо ухмыльнулся.
– Мне было только двадцать три, парень. И я думал только о музыке, кайфе и сексе. Мой адвокат – тот тип, который присматривал за тобой, когда Эйприл было не до этого. Это он следил, чтобы у тебя была ночная няня, на случай, если твоя матушка
вынюхает слишком много полосок кокаина или забудет приехать домой после того, как всю ночь развлекала очередную рок-звезду в штанишках из золотистого ламе. Именно мой адвокат следил за твоей учебой. Ему звонили из школы, когда ты болел. Я был слишком занят, стараясь забыть о твоем существовании.
Дин не мог шевельнуться. Джек скривил губы.
– Но ты сумел отомстить, старина. Остаток моих дней я проведу, видя перед собой человека, которым ты стал, и зная, что, будь моя воля, ты никогда бы не сделал своего первого вздоха. Ну как, круто?
Дин понял, что больше не вынесет, и поспешно отвернулся, но тут же получил очередной заряд в спину.
– Обещаю, что никогда не попрошу у тебя прощения. На это я по крайней мере способен.
Дин выбежал в прихожую и, не успев опомниться, уже стоял у кибитки.
Блу уже засыпала, когда дверь ее мирного обиталища распахнулась. Она долго шарила в поисках фонарика и наконец сумела его включить. Дин был обнажен до пояса, а его глаза сверкали темным льдом.
– Ни слова! – предупредил он, так хлопнув дверью, что кибитка задрожала. – Ни слова!
В других обстоятельствах она бы вспылила, но он выглядел таким измученным... таким великолепным, что у нее временно отнялся язык. Она откинулась на подушки. Ее уютная берлога уже не казалась безопасной. Что-то его расстроило, сильно расстроило, и на этот раз она ни причем.
Дин ударился головой о низкую крышу кибитки, и в воздухе пронеслось затейливое ругательство, сопровождаемое порывом ветра, снова сотрясшего кибитку.
Блу облизнула пересохшие губы.
– Э-э... возможно, нехорошо упоминать имя Господне всуе, пока погода немного не успокоится.
– Ты голая? – неожиданно спросил он.
– В этот момент – нет.
– Тогда снимай все с себя. Каждый уродливый клочок того дерьма, которое на себя напялила.
Осколки лунного света, проникавшие в окно, превратили его лицо в резкие плоскости и загадочные тени.
– Игра продолжалась достаточно долго. Отдай все это мне.
– Значит, вот так?
– Значит, вот так, – бесстрастно повторил он. – Немедленно отдай. Или я возьму сам.
Заговори с ней в таком тоне любой мужчина, она подняла бы страшный крик. Но он – не любой мужчина. Что-то разбило блестящий фасад и глубоко его ранило. И хотя это она безработная бездомная и без цента в кармане, нищий все-таки – он. Правда, он в этом не признается. Правила игры не допустят.
– Ты на таблетках.
На прошлой неделе он вполне намеренно затеял дискуссию об анализах крови и способах предохранения, и она обмолвилась что принимает противозачаточные таблетки.
– Да, но...
Она снова воздержалась от признания, что принимает их скорее для того, чтобы не потолстеть, чем из предосторожности. А он тем временем подошел к буфету, открыл нижний ящик и вытащил пачку презервативов, которых она туда не клала. Такая предусмотрительность ей не понравилась, хотя в то же время она оценила его здравый смысл.
– Отдай и это тоже.
Он вытащил фонарик из ее пальцев, бросил презервативы на кровать и поднял прикрывавшую ее простыню. Луч света уперся в ее оранжевую футболку.
– Мне давно бы пора уже перестать надеяться на лучшее.
– Пиши жалобу в полицию мод.
– А если я возьму закон в собственные руки?
Блу приготовилась... понадеялась, что с нее сорвут одежду, но он разочаровал ее, проведя лучом фонарика по голым ногам.
– Очень миленькие. Блу. Тебе следовало бы чаще их показывать.