– О чем мы разговариваем? – тихо спросила меня Эдит, пока неукротимый галл продолжал свои разглагольствования.

– Бог его знает. По-моему, о Французской Реставрации.

– Вот те на.

По правде говоря, мы оба к тому времени уже порядком вымотались и мечтали о передышке, но герцог решительно игнорировал сидевшую слева от него леди Акфильд, а она, конечно же, была рада в этот единственный раз забыть о традициях.

Герцог сделал паузу и улыбнулся. Я почувствовал грядущую перемену темы разговора. Обнаружив, что я говорю по-французски лучше Эдит, он капризно решил продемонстрировать теперь свое владение английским.

– Любите вы секс? – любезно обратился он к ней. – Вы считаете, вы кончаете часто?

Именно в этот момент Эдит глотнула воды из своего бокала и, естественно, поперхнулась, вода попала ей в нос. Схватив салфетку, она тщетно пыталась выдать это за кашель. Я почувствовал, как справа Дафну начинает трясти от беззвучного смеха. Стол обуяла смеховая истерика, как это бывает со школьниками на уроке.

– Я думаю, – вмешалась леди Акфильд, почувствовав первые признаки гражданского неповиновения, – Анри спрашивает, как вам нравится в Суссексе. – Она говорила твердо, как учительница, обращающаяся к толпе расшалившихся школьников, но ее заявление неизбежно вызвало у всех новый приступ смеха. Эдит покраснела как рак и чуть не плакала в попытках подавить неуместное веселье.

Тут поднял глаза Чарльз. Он, естественно, все пропустил.

– Дорогая, – сказал он, – не помнишь, куда я дел второй чехол от своего ружья? Ричард хочет его завтра взять, а я ума не приложу, где он.

Его слова совершили то, чего не удалось его матери. Зарождающееся веселье будто окатили ледяной водой, и оно мгновенно потухло. Последовала мертвая тишина, потом Эдит произнесла:

– Ты одолжил его Билли Уэстбруку.

Снова поворачиваясь к своему утомительному собеседнику, она встретилась глазами со мной. И вот тогда, услышав терпеливый ответ Эдит и уловив усталость в ее голосе, я начал понимать, что, может быть, сделка оказалась для нее не такой уж легкой.

На следующий день я встал рано, но когда я пришел в столовую, большая часть гостей уже была там и с аппетитом поглощала чудесный завтрак fin de ciecle[24], выставленный на буфете на серебряных блюдах. Я положил себе разнообразной богатой холестерином снеди и сел на свободный стул рядом с Томми.

– Мы тянем жребий или нам просто скажут, кто где стоит? – спросил я.

– Жребий. У Чарльза есть такая ужасно модная серебряная штука с пронумерованными жетончиками. Мы будем их вытягивать, когда соберемся в холле. Самое важное – не получить место рядом с Эриком.

Я мог для этого придумать тысячу причин, но по выражению лица Томми понял, что основная из них – обычное чувство самосохранения. Так получилось, что в результате от Чейза меня отделял только злополучный месье де Монталамбер. Я видел, как погрустнело его лицо, когда он вытянул свой жетон, но, может быть, он просто опасался угодить еще на одну лекцию о взаимоотношениях фунта и евро. Справа от меня оказался Питер Бротон. Всего стрелков было восемь человек, у четверых из них были заряжающие, так что с женами, собаками и так далее нас оказалось достаточно много, когда мы вышли во двор, чтобы рассесться по «рэндж-роверам», которые ждали на посыпанной гравием площадке. Эдит, как я заметил, с нами не было. Почему – я узнал после третьего гона, когда она появилась с термосами вкуснейшего бульона, сдобренного водкой (или без нее – для праведников).

– Можно мне стоять рядом, или я буду тебя отвлекать?

– Можно, конечно. Отвлечь меня невозможно. Я мажу и один, и в компании. Чарльз не будет против?

– Нет, ему даже больше нравится с Джорджем. Он говорит, я слишком много болтаю.

Дичь гнали в густом лесу, далеко от дома, и стрелков расставили полукругом, вокруг базы. Я вытянул второй номер и теперь оказался на восьмом месте, с краю линии. Мы с Эдит пробрались через поле к шесту с цифрой восемь и стали ждать.

– Тебе все это действительно нравится? – спросила она, подходя поближе и прислоняясь к стоявшему поблизости забору.

– Конечно. Если бы не нравилось, меня бы здесь не было.

– А я думала, ты мог согласиться, чтобы полюбоваться на меня во всем великолепии.

– Ты права. Такое тоже было возможно. Но так уж случилось, что мне нравится охота. Спасибо, что заставила Чарльза меня пригласить.

– О, это не я придумала. – Она помолчала. То есть, конечно, я ужасно рада, что ты приехал, но это Гуджи предложила тебя пригласить. – Она уже перестала замечать, что называет своих родственников этими нелепыми прозвищами.

– Значит, спасибо ей.

– Гуджи редко делает что-нибудь приятное без причины.

– Ну, могу себе представить, какие у нее могли быть причины.

Прозвучал свисток, я зарядил ружье и стал смотреть на верхушки деревьев. Эдит не обиделась, что я от нее отвернулся, даже наоборот – стала держаться свободнее.

– Она беспокоится из-за меня. Она думает, что мне скучно и что ты меня подбодришь. Она считает, что ты оказываешь на меня хорошее влияние.

– С чего бы это?

– Она думает, ты напоминаешь мне, как мне повезло.

– А разве это не так?

Эдит скривилась и прислонилась к забору.

– Бог мой. Только не говори, что тебе уже все надоело.

– Да.

Я вздохнул. Не буду притворяться, мысль, что Эдит открыла для себя, что доброе сердце значит больше, чем титулы и твердая вера в норманнскую кровь, меня не удивила. Наверное, я предполагал, что это должно случиться рано или поздно, но даже учитывая происшедшее вчера вечером, это казалось неоправданно рано. Как и большинство ее друзей, я надеялся, что извечное открытие, что человек все равно не съест больше, чем в него поместится, и не сможет спать в двух кроватях одновременно, посетит ее не раньше, чем у нее появятся дети, которые придадут искренний и неподдельный интерес ее новой жизни. И потом, о Чарльзе можно говорить разное, но у него действительно было доброе сердце, и, я бы сказал, ему свойственна простая и непреложная верность данному слову. Начиная говорить, я чувствовал, что во мне просыпается ментор.

– Что именно тебе надоело? Чарльз? Или сама эта жизнь? Или просто ты устала от деревни? Что?

Она не ответила, и мое внимание привлекла птица, летевшая в мою сторону, но слишком высоко. Я вскинул ружье и выстрелил без особой надежды. Фазан весело полетел дальше.

– Должен сказать, – заговорил я примирительно, – все-таки нелегко начинать семейную жизнь под одной крышей с родителями мужа как бы широко она ни раскинулась.

– Нет, все не так. Они предложили нам Брук Фарм.

– Почему вы не согласились?

Эдит пожала плечами:

– Не знаю. Это такая… халупа.

Все вдруг стало понятно – дело-то было в том, что ей до слез скучно с собственным мужем. Жизнь была еще кое-как приемлема в величественных интерьерах Бротон-Холла, где было с кем поговорить и всегда к ее услугам пьянящее вино зависти в чужих глазах, но оказаться один на один с Чарльзом в деревенском доме… Об этом и речи быть не могло.

– Если тебе так скучно, почему ты не проводишь больше времени в Лондоне? Мы тебя там теперь почти не видим.

Эдит рассматривала свои зеленые резиновые сапоги.

– Не знаю. Квартирка там такая маленькая, и Чарльз ее терпеть не может. И столько суматохи с