знаете, что Сарти – убийца? Своими интригами и скверной музыкой он довел до самоубийства маэстро Березовского. Сарти – итальянец. И должен жить в Италии. Вы, кажется, из Австрии?

Рибасу показалось, что Скавронский пьян, но тот трезво рассуждал о гении Моцарта и сказал, что Моцарт просто расплакался, когда услыхал его, Скавронского, сонату. «Немудрено», – подумал Рибас и отказался от мысли что-либо поручать посланнику.

Поздним вечером Рибас прискакал к дому канцелярии, где увидел освещенные окна. Базиль был встревожен.

– Рассчитывал отдохнуть с вами за картами… Но только что получено известие, что Иосиф II в Херсоне.

– Превосходно, – сказал Рибас.

– Да. Но он не хочет ждать императрицу там. Князь приказал послать в Херсон надежного человека. Курьерский экипаж у крыльца, Осип Михайлович. – Он передал полковнику пакет. – Это депеши Мордвинову. Поезжайте. Наши курьеры неуклюжи. Свитские пьяны. Главное: все сделать, чтобы Иосиф дождался императрицу в Херсоне. Займите его своим вниманием, как вы это умеете. С Богом.

Курьерские тройки унесли полковника в майскую ночь Украины. Лошади менялись без промедления. Рибас понимал встревоженность Потемкина: князь не хотел, чтобы Иосиф увидел на дорогах из Херсона то, что он не приготовил для него и очей императрицы. Пять ночей и дней скакал полковник на юг. В пятнадцати верстах от Херсона на реке Ингулец лодок не оказалось, и Рибас переплыл на другой берег на неоседланной лошади и вскоре спешился перед херсонским адмиралтейством. Николая Мордвинова он попросту не узнал. Вместо статного офицера, каким он его помнил, предстал грузный, обрюзгший и нестерпимо неторопливый старший офицер адмиралтейства. Только обстоятельно осведомившись о цели Рибаса, он сказал:

– Их величество Иосиф Второй австрийский давно отбыл на встречу с императрицей.

– Когда?! – воскликнул Рибас.

– А зачем вам знать сие? – Мордвинов сел за стол. – Вот прочитаю депеши светлейшего и, если вам положено, тогда и скажу.

Что было делать? Никто не уполномачивал полковника ехать за австрийским императором следом. Раздосадованный Рибас ждал. Наконец, Мордвинов сказал:

– Ну, что же. Попов вас отлично рекомендует и пишет, чтобы я прислушался к вашим советам, как лучше принять императрицу. – Он тяжело вздохнул. – Жду ваших советов.

– Сначала я осмотрю город, – сказал Рибас.

В это время в кабинет вошел инженер-полковник Корсаков, с которым Рибас был шапочно знаком в Петербурге.

– Николай Семенович, – начал Корсаков не чинясь, – как же мы дома возле новопостроенного дворца приведем в божеский вид, если вы опять всех плотников распорядились на верфь гнать?

– Домов императрица навидалась и в Петербурге, – отвечал Мордвинов. – А верфь на Черном море будет видеть первую.

– Но мне ответ держать за дома.

– Возьмите вольнонаемных плотников.

– Чем я им платить буду?

Перепалку прервал адъютант, сообщивший, что из Константинополя привезли давно ожидаемые цветные паруса. Рибас вышел из Адмиралтейства и отправился осматривать город. В крепости стояло несколько десятков добротных домов. В торговой пристани на судах развивались только турецкие и русские флаги, но разноязыкая речь всей Европы слышалась отовсюду. Объяснялось это тем, что в Черном море разрешалось плавать только российским и турецким судам, но Потемкин дал право поднимать российский флаг на судах дружественных стран. Остановившись в доме для офицеров, неподалеку от дома Корсакова, где тот жил с женой – сестрой Мордвинова, Рибас отправился на верфь.

По дороге он видел дома с садами и они производили бы приятное впечатление, если бы не великое множество землянок. Вырыты они были повсюду и кое-как прикрыты тростниковыми крышами. Возле трактира данцингского купца Витте полковник стал свидетелем свары меж хозяином и его соотечественниками-сектантами менонитами-анабаптистами, которые не хотели платить. Солдаты гнали на работы каторжников, и многие из них были в цепях. Возле верфи расположилась рота пехотного Курского полка, солдаты, морщась и балагуря, ели лимоны, не очищая кожуру. Капитан роты объяснил:

– Весь апрель резали в плавнях камыши. Половина роты больных. Лекари велели есть итальянские померанцы. Интендант покупает на рубль сто плодов.

На верфи готовились к спуску два линейных корабля и. фрегат. Мордвинов оказался тут. Увидев Рибаса, сказал с явной насмешкой:

– Вы мне советы готовы давать? Жду не дождусь.

И невооруженным глазом любой заметил бы, что корабли построены из сырого леса, но советовать просушить его теперь… – верх бессмыслицы.

– Почему пушки поставлены лишь у одного борта? – спросил Рибас.

– А на другой борт орудий нет! – вдруг закричал в ответ Мордвинов.

– Как бы суда при спуске не перевернулись, – заметил Рибас.

– А мы на другой борт мешки с песком навалим!

Давать советы старшему офицеру флота больше не хотелось, но все-таки Рибас сказал о землянках и посоветовал немедля шить палатки.

– Тут двадцать четыре тысячи нижних чинов, – устало сказал Мордвинов. – Где их разместить, как не в земле?

Но уже на следующий день палатки стали появляться, и окрестности приобретали довольно живописный вид. Рибас собирался вернуться в Кременчуг, но прибывший курьер сообщил новость: императрица, наконец, встретилась с Иосифом в местечке Новые Кайдаки и едет в Херсон. Город заканчивал последние приготовления перед встречей. На переправу через Ингулец Рибас отправился вместе с офицерами Александрийского эскадрона.

На берегу гремел оркестр, выстроились войска. Императрица и Иосиф вышли из кареты и направились к украшенной цветами галере, кормой которой управлял Мордвинов. Когда их величества, Потемкин и свита оказались на другом берегу, Рибас подошел к Попову.

– Все, слава Богу, обошлось, – сказал Базиль. Князь получил важное известие и велел вам быть в Херсоне. – Его позвали к свите и он ничего не успел объяснить.

Карету их величеств к городу сопровождали эскадроны и мещане в седлах. После молебна в новопостроенной церкви Святые Великомученницы Екатерины высокие гости прошли во дворец, где Потемкин представил им племянника польского короля и российского посланника в Турции Булгакова, прибывших накануне.

Вечером на военном форштадте в офицерских домах только и говорили об известиях, которые привез из Турции посланник Булгаков. Кременчуговские карточные партнеры Рибаса барон Бюлер, Попов, адъютант Рибопьер забывали делать ставки, обсуждая константинопольские дела.

– Войне не быть по трем причинам, – говорил Базиль. – Во-первых, Махмут-паша Скутарийский враждебен Константинополю. И собирает армию. Во-вторых, у османов кругом полный развал. Порядка никакого. Даже на флоте обедают кто когда захочет, а не по команде. В-третьих, у них все на корысти держится. Каждый паша выдумывает десятки глупых должностей для чиновников, чтобы эти должности продавать и покупать себе жен.

– Поэтому война может начаться хоть завтра! – горячился Рибопьер.

– Покойник Фридрих Великий говорил: «Турки за деньги продадут и свой коран!»

– У них казна пуста, – замечал Бюлер.

– Вот именно! – подхватывал Базиль. – Булгаков говорит, что прошлогодний доход в восемьдесят миллионов султан уж по ветру пустил.

– Черт с ними, с османами! – восклицал Рибопьер. – Потемкин делает ставку на то, что христиан в Порте в три раза больше, чем мусульман.

Рибас ждал, когда Базиль, наконец, скажет ему о причине, по которой Потемкин приказал ему остаться в Херсоне, и Базиль удовлетворил его нетерпение: