Подали кофе. Рибас чувствовал себя скованно, хотя не подавал вида. Но в самом деле: актриса Шевалье была коротко знакома и с наперсником Павла Кутайсовым и с ненавистником Павла Никитой Паниным! Офицер-преображенец читал стихи, в которых опальный Суворов не имел замены в государстве. Графиня Ольга, видно заметившая скованность адмирала, вдруг сказала громко:

– Адмирал, до вашего прихода мы говорили о вас и все выражали искреннее сочувствие вашему положению.

– Благодарю, – ответил Рибас.

О чем бы не говорили гости графини – о плохих концертах, даваемых по воскресеньям от дирекции Каменного театра, о березах, которые с зимы высаживали в два ряда на Невской перспективе от Полицейского моста до Литовского, и каждое деревце обошлось в пятнадцать рублей – разговор неизменно сворачивал на царствующего императора. Здесь откровенно смеялись над ним, не считаясь с присутствием адмирала – человеком новым в их кружке. Рибас услыхал иной вариант стиха, посвященного спуску на воду фрегата «Благодать»: «Все противится уроду: благодать не лезет в воду!». И конечно же, под уродом ясно разумелся Павел. Актриса Шевалье с чувством прочитала разговор двух петербуржцев:

Графиня Ольга перевернула свою чашку из-под кофе на блюдце, и через четверть часа француженка Бонейль старательно разглядывая причудливые потеки и кофейные узоры, начала изрекать предсказания о лице, которое загадала графиня, и закончила тем, что округлила глаза и воскликнула:

– Тот, о ком я гадаю на кофейной гуще, в следующем году умрет!

– Ах, долго ждать! – безапелляционно заявила графиня, а на расспросы: кого же она загадала, ответила: – Теперь любое предсказание опасно. Прорицатель Авель нагадал, что императора ждет скорая кончина, и посажен в тюремный замок.

Когда гости стали разъезжаться из гостеприимного дома, графиня сделала Рибасу знак, чтобы он задержался, и первое, что услышал от нее адмирал, были слова, произнесенные тридцатипятилетней хозяйкой салона с особым чувством доверия и нежности:

– Я так рада, что и вы участник заговора!

Рибас не знал, что ответить, а Ольга продолжала:

– Жаль, что вы не успели тесно сойтись с милым Витвортом.

– С английским посланником?

– Да. Его выслали из Петербурга. Но должна вам сказать, что английский кабинет по-прежнему заинтересован в нашем с вами общем деле.

«В нашем с вами. Любопытно».

– Генерал-губернатор вас весьма хвалит.

«Пален поступает опрометчиво».

– Адмирал, – продолжала Ольга, – английская казна открыта нам, но с отъездом Витворта все усложнилось. Я так надеюсь на приезд брата Дмитрия. При покойной императрице он был бригадиром и не занимался политикой. Император Павел не имеет к нему никаких претензий. Поэтому Дмитрий привезет в столицу не только вести от Платона и Валериана, но и деньги. Мы боимся, что на имения, где теперь живут братья, будет наложен арест. Английских денег придется ждать неизвестно сколько, а для задуманного нам нужны будут средства немалые. Да вот и теперь я вручаю вам шкатулку с пятьюдесятью тысячами.

– Мне?

– Генерал-губернатор просил доставить эту сумму к нему домой сегодня же.

– Графиня, я выполню вашу просьбу, – сказал Рибас, а Ольга протянула ему обе руки, адмирал целовал их, потом ему была вручена шкатулка, и визит закончился восторженным восклицанием графини:

– Это чудесно, что вы с нами в заговоре!

Пален жил у Полицейского моста, и Рибас ехал к нему с пятьюдесятью тысячами и проклинал Петра Алексеевича за то, что в таком опасном деле замешана женщина. Не успел он подняться во второй этаж генерал-губернаторского дома и войти к Палену в кабинет, передать деньги как граф, ставящий шкатулку в секретер, выглянул в раскрытое окно, переменился в лице и воскликнул:

– У моего подъезда карета из дворца! Пройдите в соседнюю комнату – мне сейчас доложат, кто приехал.

Рибас прошел в курительную, оставив дверь полуоткрытой. Из-за портьеры он мог видеть часть кабинета. Пален не дождался доклада адъютанта, потому что в кабинет, грохоча сапогами, бряцая шпорами, вошел красномундирный офицер и объявил:

– Я – фельдъегерь его императорского величества. Ваше превосходительство, мне вменено в обязанность привезти во дворец человека, который только что приехал к вам.

Офицер не снял треуголку. Широкими густыми бровями и острым взглядом он чем-то напоминал Базиля Попова.

– Помилуйте! – воскликнул Пален. – Ко мне никто не приезжал.

– Но открытый экипаж стоит у дома.

– Вы не верите мне?

– Я буду вынужден вызвать роту и сделать обыск.

– Погодите, я спрошу у жены: может быть кто-то приехал к ней.

Пален вошел в курительную, плотно затворил за собой дверь и зашептал:

– Это за вами! Фельдъегерь. Ума не приложу: как же это?

– Он один сейчас?

– Да. Но пошлет за помощью.

– Что же вы медлите?! – шепотом закричал Рибас. – Пока он один, арестуйте его!

– Это фельдъегерь императора…

– Укол шпагой – и он больше не будет им! Тело – в Неву.

– Но кто же это сделает?

– Я, если больше некому, – раздражаясь сказал адмирал, выхватывая шпагу.

– Постойте. Я попробую прислать к нему жену.

Из курительной он вышел в коридор и скоро Рибас заслышал в кабинете голос жены Палена статс-дамы двора Юлии Ивановны:

– Это недоразумение. Ко мне приехала портниха.

– Возле дома ее экипаж? – спросил фельдъегерь.

– Разумеется.

– Прошу вас, графиня, проводите меня к ней.

Пален ушел вместе с ними и через томительных четверть часа вернулся, вздохнул с облегчением:

– Все обошлось. Портниха шьет для многих – ее знают при дворе.

– Моего кучера предупредили? – спросил Рибас.

– Да-да, – заверил Пален и вдруг крепко пожал руку адмирала. – Вы по-прежнему отважный человек, – и, засмеявшись, добавил: – Укол шпагой – тело в Неву! Отлично.

Рибас почувствовал: в этот вечер Пален был впервые совершенно откровенен с ним.

– Беда в том, что нас мало. Доверять никому нельзя, – сказал граф.

– Почему у графини Ольги был командир преображенцев Талызин? – спросил Рибас. – Ему можно доверять?

– Это достойнейший человек. Образование получил в Штутгарте. Умен.

– И этого достаточно, чтобы доверять ему?

– Никита Панин давно уж рекомендовал его в командиры гвардии. Но чтобы его назначили в Преображенский – об этом мы и не мечтали. Он ненавидит Павла. Собственно, в столице нас сейчас четверо – вы, я, Никита Панин и Талызин. Он знает обо всем.

– А графиня Ольга?

– Через нее я держу связь с братьями Зубовыми.

– Она неосторожна. Много лишних разговоров. Да еще при актрисе Шевалье.

– Через Шевалье Никита Петрович узнает многое об интригах Кутайсова. Но меня все время беспокоит иное: как заполучить Зубовых в Петербург?