Его пропустили, ибо это был приказ. Господин Лекок сжал запястье Андре и стал считать пульс.

– Это доктор, – зашептали вокруг.

– Нет, друзья мои, – возразил господин Лекок с благожелательной улыбкой, – я не доктор.

Он вынул кошелек и дал стражу серебряную монету.

– Этот несчастный молодой человек – мой родственник, – объяснил он. – Ужасная болезнь! Пожалуйста, коляску, скорее!

Один из служителей ризницы кинулся исполнять просьбу. Господин Лекок добавил:

– Я живу совсем рядом, на улице Гайон. Возьмите один из свадебных экипажей; он вернется до конца церемонии.

Пока служитель отсутствовал, господин Лекок рассказал несколько очень жалостных историй о своем родственнике, измученном «ужасной болезнью», и словно невзначай назвал свое имя и обронил, что является компаньоном фирмы «Бертье и К°», знаменитой, кроме всего прочего, производством сейфов.

Когда к ступеням собора подъехала коляска, каждый старался помочь нести Андре, все еще не пришедшего в сознание. А через несколько минут молодой человек уже лежал, одетый, на кровати господина Лекока, в довольно просторной комнате, обставленной с известной роскошью, которую, впрочем, мешал заметить царивший кругом беспорядок.

У этого господина Лекока были художественные наклонности; в его жилище сразу бросались в глаза коллекция трубок и обилие пыли. Если у него и было специальное лекарство от обмороков, которое могло помочь его мнимому родственнику, то господин Лекок, по правде говоря, не спешил воспользоваться этой микстурой.

Его заботило другое. Он торопился проверить содержимое карманов Андре; результат оказался жалким! Лекок обнаружил лишь паспорт на имя Антуана да старый кошелек с тремя золотыми. Это было все, чем владел Андре.

Возможно, господин Лекок ничего другого и не искал. Увидев паспорт, он слегка улыбнулся и погрузился в глубокие раздумья.

Добрых десять минут господин Лекок размышлял, затем взял шляпу и вышел, рассуждая вслух:

– Надо узнать, что скажет Главный!

Лежавший на кровати Андре походил на мертвеца. Интересно, был ли Главный доктором? Хорошо, если да: обморок Андре продолжался уже добрых полчаса.

Господин Лекок, стремительно шагая (как полагалось крепкому молодчику, каковым он и был), но не переходя на бег, вскоре приблизился к весьма симпатичному богатому особняку на улице Терезы. Господин Лекок как свой человек вошел в этот дом, отличавшийся идеальной чистотой и порядком; коммерсант не обратил внимания на табличку у входа, на которой было написано: «Обращайтесь к привратнику»; оставив справа унылое крыльцо, ведущее к закрытой двери, Лекок проник в дом через своего рода служебный вход и оказался у нужных ступенек лестницы.

Лакей в почти монашеском одеянии почтительно встретил гостя и сообщил:

– Полковник завтракает, господин Тулонец.

Главный был полковником.

Господин Лекок поднялся по лесенке. В этом доме царила полная тишина. Воздух здесь был затхлым, как в давно закрытом помещении. От площадки второго этажа отходил небольшой коридор, который вел к главной лестнице, широкой и окаймленной изящной решеткой из кованого железа. Господин Лекок зашагал по этому коридору. Лакей, напоминавший бывшего монаха, не сопровождал гостя. На просторной, роскошной и безлюдной главной лестнице ощущение одиночества охватывало человека с такой силой, что ему начинало казаться, будто дом необитаем уже лет сто…

Господин Лекок пересек площадку, пол которой был выложен черными и белыми ромбовидными плитами, и приблизился к единственной двери, прикрытой портьерой; но в этот миг странный снаряд, выпущенный с верхнего этажа, описав замысловатую параболу, сбил с гостя шляпу, и она отлетела на несколько шагов. И в ту же минуту тишину дома нарушил громкий смех.

– Фаншетта! Дикая шалунья! – проворчал разгневанный господин Лекок. – Вы мне заплатите за это!

Снова раздался смех, и между коваными прутьями решетки показалось бледное и на удивление умненькое детское личико, обрамленное пышными черными волосами.

– Я тебя не боюсь, Приятель, – прозвучал чистый голосок, колючий, как кончик ножа. – Дед тебя выгонит, если ты будешь меня обижать!

Снарядом оказался мерзкий мокрый букет увядших цветов, видимо, только что вынутый из вазы с водой. Господин Лекок опасался девчонки и поэтому послал ей воздушный поцелуй.

Шалунье было лет десять-двенадцать. Она была небольшого роста, но фигурка ее уже вполне сформировалась, и платье из серой ткани с ярко-красной отделкой облегало восхитительную талию миниатюрной женщины. Выглядела она по меньшей мере лет на шестнадцать. Черты ее лица были тонкими, изящными и дерзкими. Больше всего поражала та отвага, которой светились ее непомерно большие и блестящие глаза, оттенявшие матовую бледность необыкновенного лица.

На воздушный поцелуй гостя Фаншетта ответила одним из тех выразительных жестов, которыми сплошь и рядом пользуются парижские мальчишки.

– У меня припасен другой букет, – сказала девочка, – так что остерегайся, когда будешь уходить!

Она исчезла. Господин Лекок толкнул дверь. Высокий худой старик, чье желтоватое лицо, несомненно, восхитило бы любителя античных камей из слоновой кости, сидел один в просторной столовой. Он со вкусом обмакивал кусочки пеклеванного хлеба[5] в яйцо, сваренное всмятку. Ничего другого на столе, застланном клеенкой, не было.

– Добрый день, полковник! – сказал господин Лекок, входя в комнату.