– Слышите? Слышите? – зашептались собравшиеся. – Он сказал «да»!

Андре не разобрал, произнесла ли «да» женщина, но ее голос, такой тихий, что соседи молодого человека ничего не разобрали, поразил несчастного чеканщика. Голова Андре поникла; на его плечи словно лег тяжкий груз. Мэйнотт безумным взглядом окинул окружающих и в яростном порыве ринулся вперед, к узорной решетке между двумя колоннами. Оттуда можно было видеть церемонию.

Грубо расталкивая на своем пути мужчин и женщин, Андре, с налитыми кровью глазами и побелевшими губами твердил задыхающимся голосом:

– Это не она! Вы лжете! Вы лжете!

В Париже очень боятся эпилептических припадков; тем не менее зеваки охотно останавливаются, когда можно на них поглазеть. Это вроде как бесплатные спектакли – вдобавок к тем, что устраивают в дни национальных праздников. Люди мгновенно обступили Андре, он приковал к себе множество взоров.

В уголках его рта появилась пена. Страж с важным видом принялся наводить порядок. Госпожа Кутан обратилась к господину Жонасу:

– В прошлом году на балу в Тиволи один взбесившийся англичанин покусал трех пожилых модисток и левретку.

Но задолго до того, как страж порядка занялся толпой, Андре сумел пробиться к решетке. Обеими руками он вцепился в прутья и устремил напряженный взгляд, полный отчаяния и надежды, на балюстраду, за которой находилась коленопреклоненная пара. Ему был виден только мужчина: это и впрямь был Ж.-Б. Шварц. Из груди Андре вырвался хриплый стон. Невесту заслонял священник…

Несчастный чеканщик снова повторил:

– Это не она!

Но в следующий миг священник, отступив на шаг, перестал заслонять новобрачную, чье задумчивое и изумительно красивое лицо под флердоранжевым венком потрясло Андре.

Пальцы молодого человека разжались. Отчаянный крик вырвался из его груди, и он рухнул как подкошенный.

Услышав этот вопль, Жюли Мэйнотт, Джованна Мария Рени, или госпожа Шварц, ибо отныне ей было суждено носить это последнее имя, подняла голову и посмотрела в ту сторону, откуда донесся шум. Ее чудесные огромные глаза были полны глубокой тоски и вместе с тем тихого смирения. Она была красива, как и прежде. Нет, еще более красива…

Что касается новобрачного, Ж.-Б. Шварца – а это был именно он, наш старый знакомый, бедный эльзасец, который имел теперь четыреста тысяч франков и брал в жены самое очаровательное создание в Париже, – то выражение лица этого человека сейчас постоянно менялось: новобрачную он окидывал быстрым и ревнивым взглядом, взоры же, бросаемые им в сторону решетки, были полны беспокойства.

Ж. Б. Шварц мало изменился. Угловатые черты его лица не отличались выразительностью, но оно посвежело, а сам он приобрел известную солидность. Сейчас он и его невеста видели от алтаря лишь суету у решетки. Они не замечали Андре, лежавшего без сознания на плитах пола.

Новобрачная вновь склонила голову, а Ж.-Б. Шварц, решив, что речь идет о каком-то пустяке, опять принял позу, приличествующую торжественному моменту.

Это была богатая свадьба. Неф не мог вместить толпу любопытных; люди теснились в боковых приделах – вечном пристанище зевак. Да и парижане, заполнившие неф, не слишком походили на родственников новобрачных. Некий Шварц, превратившийся в человека с четырьмястами тысячами франков, имел, разумеется, и родственников, и друзей, но эти родственники и друзья были особого рода.

Что же касается красавицы-невесты, то у нее не было вообще никого. Имя Джованна Рени свидетельствовало о иностранном происхождении молодой женщины. Так что, даже являясь Шварцем, наш угловатый эльзасец тем не менее решился на плачевно-романтический брак. А ведь он вполне мог жениться на девушке из почтенной семьи и получить в приданое по меньшей мере полмиллиона! В пересудах на этот счет недостатка не было.

Церемония мирно шла своим чередом; тем временем страж порядка и несколько услужливых помощников из толпы подняли Андре и перенесли его в ризницу. В пяти-шести шагах за ними следовал господин Лекок, который, как видно, что-то тщательно обдумывал.

Потеха, которую он предсказал, жестокая с первой до последней минуты, кончилась. Чего он хотел теперь, какие мысли вертелись в этой преступной голове?

Большинство любопытных остановились у двери в ризницу. Господин Лекок переступил ее порог, спокойно отстранив людей, которые преграждали ему путь.

Он направился прямо к группе, окружившей больного. Это были самые скромные служители ризницы, переговаривавшиеся друг с другом:

– Не иначе – напился!

– Это эпилепсия!

– Иногда приходится… – начал кто-то.

Но страж порядка, чувствительный и добродушный, как все воины крупного телосложения, перебил его, произнеся:

– Не говоря о том, что часто видишь, как в дни свадеб умирают от разрыва сердца…

Господин Лекок тронул его сзади за плечо и сказал:

– Позвольте!