Им нельзя было помочь… Оба изображения размещались на моторизованных платформах, которые медленно поворачивались, анимируя голограммы. Пембрук (всегда казавшийся мне более дружелюбным из двоих) стоял, молитвенно сложив ладони. Затем он раскидывал руки в стороны – и возникало изображение вращающейся Земли. Холл (внешне напоминающий уличного разносчика) держал в левой руке банку чего- то. Он указывал на нее правой рукой, поднимал большой палец в извечном жесте «отлично» и подмигивал зрителям. Великолепное исполнение. Жаль только, что людям пришлось умереть, чтобы обрести такой памятник…

Секретарша наконец заметила факт моего существование. Я сообщил, что вызван к Левину. Она не подняла взгляда и даже не сверилась с ноутбуком, чтобы выяснить – назначено ли мне.

– Вы Боддеккер?

– Да.

– Проходите.

Несколько секунд я стоял, не в силах двинуться с места. Секретарша кивнула головой в нужную сторону.

– Он вас ждет.

Я обошел стол и зашагал по коридору, минуя кабинеты вице-президентов и старших партнеров. Туда, где свет лился из окон, выходящих на Мэдисон-авеню. К открытой двери по правой стене, снабженной табличкой с надписью «Левин». Я вступил внутрь, и меня остановила личная секретарша «старика» – последняя преграда в бесконечной череде инстанций.

– Вы…

Она ждала моего ответа.

– Боддеккер.

Девушка подняла палец.

– Пятнадцать секунд.

Десять секунд спустя дверь в святая святых Левина распахнулась, и наружу выступила лощеная женщина, навечно законсервированная в возрасте пятидесяти. Харрис. Она тоже входила в число «стариков». Харрис улыбнулась и кивнула мне.

– Вы из авторов, не так ли?

– Боддеккер. – Я согласно качнул головой.

– Да. – Она улыбнулась, взяла мою руку и крепко пожала. – Вы же написали этот аудиоролик для «Виткинс-Маррс», верно?

– Ну, моя творческая группа…

– Вы курируете рекламу? Аудио и видео?

– Да, – сказал я.

– Прекрасная работа, – сказала Харрис. – Привлекает внимание. Реклама «Виткинс-Маррс» – моя любимая в этом квартале. Так держать.

– Благодарю, – выдавил я, опуская глаза. Но и Харрис уже отпустила мою руку, заговорив с секретаршей…

Я повернулся и шагнул в кабинет. Его хозяин восседал за огромным столом. Он беседовал с посетителем, которого я не узнал. Левин увидел меня и улыбнулся.

– Проходите, – пригласил он. – Пожалуйста. Располагайтесь.

Я вошел внутрь. Человек, с которым общался Левин, очевидно, уже собирался уходить, и их разговор близился к концу. Левин указал мне на стул, так что я прошел и уселся.

– Одним словом, я провел порядка шести часов в полицейском участке, – говорил гость Левина. – Я помог офицерам составить фоторобот, и в итоге мы получили довольно пристойный портрет этого парня. – Гость поерзал на стуле, повернувшись к Левину. Я разглядел его лишь мельком: темные глаза и узкий нос.

– Так вот, они запустили специальную программу – нечто вроде портретной галереи преступников… И как ты думаешь, Левин, что выдал компьютер? Что, по-твоему, он нашел?

Левин ничего не сказал. Через полсекунды гость продолжил:

– Компьютер выдал какой-то портрет. Главаря банды, как сообщили мне копы. Я гляжу на экран и говорю: «Да-да, это тот самый тип. Тот преступник». А они сказали… они сказали…

Гость печально улыбнулся, словно в ответ своим собственным невеселым мыслям.

– Они сказали, что этот парень мертв, Левин. Убит в драке между бандами за кусок территории с китайской забегаловкой посередине. Или что-то в этом роде.

– Что ж… Высшая справедливость, – сказал Левин.

– Неужели? Нет справедливости в том, чтобы…

– Справедливость – вещь относительная, – вставил «старик». – Если твой обидчик умер – не важно по какой причине, – стало быть, кара настигла его.

– Левин, мне заявили, что парень мертв уже две недели. Мы не могли пересечься с ним в момент нападения. Это меня доконало. Я сумел только развести руками и сказать: «Ладно, не знаю. Может, это его брат-близнец». А офицер смотрит на меня с этакой улыбочкой и отвечает: «Мистер Робенштайн, если у этого парня и есть близнец, то он работает в Вашингтоне, округ Колумбия». Пренебрежение! Насмешки! Снова и снова… К черту! В этом мире нет справедливости. Нету ее! Больше нет!

– Полиция… – начал Левин.

– Нет! – Робенштайн резко дернул головой. – Больше не хочу о них говорить. Даже думать не хочу! С меня довольно! Да, у них не укомплектован штат. Да, проблема уличных банд сегодня стоит наиболее остро. И полиции недостает технического оснащения – которым преступники располагают в полной мере. Да! Но какая разница? Чем эти оправдания помогут нам с тобой? Уровень преступности превышает норму на сто тридцать четыре процента! А это означает, что ты, я и любой гражданин подвергнется нападению по крайней мере один и три десятых раза в своей жизни. Гарантированно. Такова статистика по стране. В Нью-Йорке рейтинг выше. Это даже не обсуждается, Левин!

– Издержки жизни в большом городе, – наставительно заметил «старик».

– Пф-ф! – Робенштайн снова дернул головой. – Слепые, беспечные глупцы! Подожди, вот случится это с тобой, Левин! Однажды кто-нибудь из этих малолетних хулиганов доберется до тебя. Посмотрим, что ты тогда скажешь о нашей дорогой полиции! – Робенштайн отвернулся и медленно вышел из кабинета, наконец-то оставив меня наедине со «стариком».

– Робенштайн, – сказал мне Левин. – Один из старших партнеров, которого мы перевели в наш офис в Осло. Я временно вызвал его назад: надо кое-что доделать… – «Старик» подвигал какие-то мелкие предметы на своем столе. Затем выглянул за дверь, чтобы убедиться, что предмет разговора уже вне пределов слышимости. – С ним ведь вот как: он очень… очень кинематографичный, что ли. Словно не живет, а играет роль. И чем дальше я наблюдаю его, тем ярче это проявляется. У меня появилось ощущение, что он вовсе не разговаривал со мной. Он эмоционировал. И мне кажется, что я не слушал его – так, как это обычно бывает во время беседы, – а смотрел представление. Такое же нарочитое и продуманное, как наши ролики, – только менее увлекательное. Я называю это «эффектом экрана». Возникает странное чувство, когда сталкиваешься с этим в жизни.

– Понимаю, – вежливо сказал я. Рассуждения Левина не имели ко мне отношения. Я слышал, что его хобби – смотреть старые кинофильмы. Видимо, отсюда и проистекали его мысли.

– Вот только бедный Робенштайн не знает, что мне случалось сталкиваться с уличными бандами. Дважды за последний год. И хотя оба раза я опознал нападавших, ни одного из них так и не поймали. И что же, это меня беспокоит?

«Старик» замолчал. Очевидно, теперь должна была последовать моя реплика.

– Думаю, нет, – сказал я.

– И вы совершенно правы. А знаете почему? Потому что в этом есть справедливость. Я видел набросок законопроекта, который готовит Департамент исследования и разработки. Закон запретит любому преступнику – и особенно членам банд – пользоваться технологиями продления жизни. Только вообразите: дожить до состояния, когда твое тело начинает хиреть, понять, что конец недалек, и лишь потом умереть. Вот справедливость. Вот она! А бедняга Робенштайн полагает, что ему нужно поплакаться по этому поводу. Он был на Норвежской войне, знаете? Битва за Осло. Я подозреваю, что у него в мозгах до сих пор засели