историков, он упустил не одну возможность воспользоваться колебаниями команд на кораблях эскадры в ночь с 14 на 15 ноября и захватить стоявшие на рейде броненосцы, в первую очередь флагманский «Ростислав». Эти меры были столь очевидны для всех, что матросы с «Очакова» буквально просили об этом «красного лейтенанта», но тот с присущей ему самонадеянностью вдруг заявил: «Когда завтра утром команда судна узнает, что я на „Очакове“, то она сама добровольно ко мне присоединится». Есть свидетельства, согласно которым Шмидт говорил о том, что достаточно будет одного его слова и эскадра присоединится к восстанию. (!) Но вот наступило утро обещанной Шмидтом победы, а ни один из броненосцев (за исключением разоруженного «Потемкина») к Шмидту так и не присоединился.
Наконец «красный лейтенант» понял, что его фантазии вновь разошлись с действительностью и надо хоть что-то предпринять. Он поднял на миноносце «Свирепый» весьма амбициозный сигнал: «Командую флотом. Шмидт» – и обошел корабли эскадры, агитируя матросов примкнуть к нему. Но и здесь он опять все испортил, а участники Севастопольского восстания в своих воспоминаниях буквально негодуют, что Шмидт более чем формально отнесся к склонению на свою сторону экипажей эскадры. Они пишут: ситуация была такова, что если бы за миноносцем Шмидта шел катер с вооруженным караулом, то он мог бы весьма спокойно захватывать корабли, команды которых еще не определились в своем выборе. Но, обойдя эскадру, «Свирепый» ни с чем вернулся к мятежному крейсеру. Когда стало ясно, что помощи от «Очакова» ожидать больше не приходится, революционный энтузиазм на эскадре резко угас. Возможность переломить ситуацию в свою сторону была упущена окончательно, а вице-адмирал Чухнин, быстро оценив ситуацию, тут же навел порядок своей железной рукой. У Шмидта же в это время случилась очередная истерика. «Очакову» теперь (после оглушительного провала Шмидта с агитацией матросов) предстоял артиллерийский бой, результат которого, учитывая соотношение сил, предсказать было совсем не сложно. Собрав команду «Очакова», Шмидт выступил перед ней, обзывая не примкнувших матросов «жалкими и темными рабами», а в конце речи вдруг заявил, что «не ожидал такого поражения».
Чухнин выдвинул ультиматум: чтобы «Очаков» сдался в течение часа. Шмидт поднял над «Очаковым» сигнал: «Имею много пленных офицеров». Срок ультиматума истек, и корабли эскадры сделали несколько выстрелов по «Очакову». Чтобы хоть как-то отсрочить поражение, миноносец «Свирепый» пытался атаковать торпедами верные правительству корабли. Одновременно Шмидт распорядился подвести к борту «Очакова» минный транспорт «Буг», который на тот момент был загружен 300 боевыми минами. С его помощью он надеялся шантажировать Чухнина и обезопасить себя от обстрела эскадрой, возможно, даже не понимая, что по существу, заложником «красного лейтенанта» должен был стать весь Севастополь. Попытка увода «Бyгa» к «Очакову» переполнила чашу терпения командиров черноморских кораблей, и они без всякой команды свыше стали расстреливать миноносец «Свирепый», осуществлявший эту диверсионную акцию. После нескольких выстрелов горящий и неуправляемый миноносец уткнулся в берег. Прошу читателей запомнить эту деталь.
Теперь очередь была за «Очаковым». Впоследствии в отечественной исторической литературе утвердилось мнение о жесточайшем расстреле «Очакова». Главным автором этой версии выступил, естественно, сам Петр Шмидт. По его словам, такого расстрела, которому подвергся «Очаков», не было во всей мировой истории. Как точно подметил В. Ши-гин, если бы «красный лейтенант» не сбежал в свое время с идущей к Цусиме эскадры, он бы узнал, что такое настоящий артиллерийский обстрел. Для ни разу не бывавшего в бою Шмидта весьма вялый обстрел крейсера вполне мог показаться небывалым, поскольку у страха глаза велики. Начавшийся к концу обстрела пожар был вызван детонацией боевых зарядов в кормовом погребе. Про пожар на «Очакове» прошу читателей также запомнить.
Реальный бой – не митинговая стихия, где верят словам. В бою верят поступкам. И Шмидт под обстрелом поступил точно так же, как он уже поступил раньше, сбежав с идущего в бой «Иртыша». Еще до начала обстрела, предвидя неблагоприятное развитие событий, Шмидт приказал приготовить себе с тылового борта «Очакова» миноносец № 270 с полным запасом угля и воды. Едва борт крейсера начал содрогаться от первых попаданий, Шмидт со своим 16-летним сыном, пользуясь всеобщей неразберихой, первым покинул обстреливаемый корабль, бросив на произвол судьбы сотни поверивших ему людей. Впоследствии он так оправдывал свой поступок: «Мне часто думается, что Россия не позволит меня предать смертной казни… Я пойду на смерть спокойно и радостно, как спокойно и радостно стоял на „Очакове“ под небывалым в истории войн градом артиллерийского огня. Я покинул „Очаков“ тогда, когда его охватил пожар и на нем нечего было уже делать, некого было удерживать от панического страха, некого было успокаивать. Странные люди! Как они все боятся смерти. Я много говорил им, что нам смерть не страшна, потому что с нами правда. Но они не чувствовали этого так глубоко, как я, а потому и дали овладеть собой животным страхом смерти». Вот такой герой революции был много лет у Страны Советов.
Миноносец на полном ходу попытался вырваться из Севастопольской бухты, держа курс в открытое море. По нему последовало несколько точных выстрелов, а остановлен поврежденный миноносец был брандвахтенным судном напротив Приморского бульвара. Брошенные на произвол судьбы «красным лейтенантом» и попавшие под обстрел люди на «Очакове» сразу же стали дисциплинированными и исполнительными, как только появилось нормальное командование. Едва над мачтой мятежного крейсера был поднят белый флаг, обстрел «Очакова» был прекращен.
Что касается Шмидта, то при первичном осмотре миноносца его не нашли, но затем он был извлечен из-под металлических палубных настилов, где самым постыдным образом прятался. На незадачливом командующем была уже матросская роба, и он пытался выдавать себя за ничего не понимающего кочегара. Однако, несмотря на эти ухищрения, он был сразу же опознан. Пленника немедленно доставили на Графскую пристань, а разместили на броненосце «Ростислав». Там матросы, взбешенные предательством по отношению к их собратьям, брошенным на «Очакове», захотели его расстрелять, от чего Шмидта спасло только вмешательство офицеров.
Лейтенант Шмидт несколько месяцев формально командовал миноносцем № 253. Затем был громкий судебный процесс и расстрел Шмидта на пустынном острове Березань. Судебный процесс вызвал много шума среди тогдашних демократов, пресса вовсю поносила за жестокость официальную власть, а Шмидта объявили совестью нации и буревестником грядущих потрясений. Под шумок эсеры вынесли смертный приговор вице-адмиралу Чухнину.
Вот такая версия. Теперь разбираю построчно предсказание и объясняю каждое слово.
1. «Изгнанные, высланные на острова». Самостоятельная революционная деятельность Ульянова (Ленина) в России была безуспешной, и он колесил по Европе в поисках спонсора нелегального революционного движения. Ленин и его соратники нашли понимание и финансовую поддержку в Германии, а прежде добивались всяческой поддержки в Британии. Для русских социалистов вполне подходит определение «изгнанные, высланные на острова», поскольку они были изгнаны из России, а приткнулись на Британских островах, упомянутых, кстати, в предыдущем катрене.
2. «С приходом более жестокого монарха». Царь Николай был настолько консервативным и слабовольным в условиях, когда страна катилась под откос, что даже его курс на укрепление государственности после беспорядков 1905 г. можно назвать «приходом более жестокого монарха». Подавление восстания в Одессе – не единственное проявление железной руки. После расстрела колонны верующих в начале 1905 г. он вообще получил прозвище «Кровавый». Конечно, никакого «жестокого монарха» в царе мы не наблюдаем, а видим лишь пропаганду в этом направлении. И к ней уже был причастен некий прославившийся затем на весь мир другой не совсем адекватный революционер и отчаянный оратор, на которого была сделана ставка после Шмидта…
3. «Будут убиты и оба воспылают (вспыхнут, заискрятся)». В эту строку в принципе умещается все: и расстрел мирной демонстрации в столице империи, и расстрел офицерской части команды «Очакова», и два сгоревших (но не затонувших после этого) корабля бунтовщиков. Возможно, в катрене идет речь о двух судах-погорельцах, но строка может говорить одновременно об «обоих», которые сначала были убиты, потом сожжены. Условно эта строка может означать подавление двух плохо организованных выступлений – в Одессе и в Севастополе. Ведь кроме горевшего «Очакова» в Севастополе в 1919 г. был взорван и переименованный очередной раз «Потемкин». А если команда «Потемкина» действительно расправилась с офицерами перед тем, как двинуться к Одессе, то судьбы у этих двух кораблей Черноморского флота удивительно похожи: оба участвовали в революции, оба горели и капитаны обоих были убиты. Обе «попытки» революции (одесская и севастопольская) провалились, но в историческом плане дали «искру» будущему революционному «пожару», а социалисты впоследствии сделали из обоих эпизодов героический
