отказаться - это от вас зависит, - вот что прежде всего я считаю нужным вам обсудить. Об остальном речь будет дальше'.

129. С этими словами Антоний умолк. Он воспламенил их в отношении не Цезаря, а их самих. Они все вскочили со своих мест и кричали, что не требуют производить новые выборы в народном собрании, но предпочитают, чтобы каждый остался в той должности, которую он получил. Среди кричавших особенно горячились те, кто были помоложе, кто получили назначение вопреки принятому обычаю. Во главе этих лиц был сам консул Долабелла: по закону ему не оказалось бы никакой возможности получить консульство, так как ему было только 25 лет. Вчера еще он спешил утверждать, что он принимал участие в заговоре, теперь резко переменился: накидывался с бранью на многих, спрашивая, не хотят ли они, желая оказать почести убийцам, обесчестить свое начальство, лишь бы придать лучший предлог для спасения убийц. Сторонники Антония обнадежили Долабеллу и других тем, что, получив одобрение от народа, они объявят их кандидатами немедленно и что не будет никакой смены властей, а только более законное их утверждение, чем их единоличное назначение Цезарем, что им доставит честь видеть себя предпочтенными для занятия одной и той же должности и монархической и народной властью. Пока они так говорили, некоторые из преторов сбросили с себя должностное одеяние, чтобы обмануть возражавших, как будто бы и они вместе с другими хотели это одеяние получить более законным путем. Этот замысел их, однако, был ясен остальным, которые вовсе не надеялись при новом голосовании сохранить свою власть.

130. Покуда шел спор, Антоний и Лепид вышли из сената. И некоторые граждане, сбежавшиеся уже давно, их вызывали. Когда граждане увидели, что Антоний и Лепид поднялись на возвышенное место, крик сменился наконец молчанием, и один из толпы, или по собственному разумению или заранее к этому подготовленный, крикнул: 'Берегитесь, чтобы и вас не постигла участь Цезаря'. На что Антоний, распахнув свою тунику, показал под ней панцирь, как бы возбуждая зрителей тем, что безоружным невозможно ожидать спасения, даже если они и консулы. В то время как одни кричали, что совершенное преступление должно быть отомщено, большинство настаивало на мире. Последним Антоний сказал: 'Мы о том совещаемся, как бы водворить мир и мир длительный. Но очень трудно наладить прочный мир, поскольку и Цезарю не помогли данные ему клятвы и вызываемые их нарушением проклятия'. Обратившись вновь к тем, которые призывали к мести, он их одобрил, как ставящих выше всего соблюдение клятв и благочестие, и при этом сказал: 'Я сам присоединился бы к вам и первый кричал бы то же, что и вы, не будь я консулом, которому должно больше заботиться о том, что считается общим благом, чем о справедливости. Это нам рекомендуют и те, которые находятся внутри этого здания. Так, вероятно, поступил бы и сам Цезарь, который, захватив в плен граждан, оставил их для блага города в живых и погиб от них же'.

131. Так ловко отвечал Антоний по очереди каждой стороне. Те же, которые хотели мщения за все происшедшее, требовали, чтобы за это дело взялся Лепид. Когда он хотел что-то сказать, стоявшие впереди потребовали, чтобы он отправился на форум, где его могли слышать все сразу. Лепид тотчас пошел, полагая, что народ уже склонился на его сторону. Когда он взошел на трибуну, он принялся стонать и плакать на виду у всего народа довольно долго, наконец, сдержавшись, сказал: 'Здесь недавно мы стояли с Цезарем, здесь, где теперь я вынужден узнавать, каковы ваши пожелания в связи с его убийством'. Когда многие закричали: 'Мстить за Цезаря', то подкупленные заговорщиками кричали, напротив: 'Мир городу'. На последнее требование Лепид сказал: 'Этого и мы хотим. Но о каком мире может идти речь и какими клятвами можно его упрочить? Ведь мы присягали Цезарю по всем отеческим обычаям, и, однако, эту присягу растоптали мы же, считающиеся лучшими гражданами из всех, кто клялся'. К тем же, которые требовали мести, Лепид, повернувшись, сказал: 'Цезарь от нас ушел; это был, действительно, священный, уважаемый муж, но мы боимся, как бы город не лишился остальных,и прибавил: Этот вопрос сейчас обсуждают сенаторы, и большинство держится этого мнения'. Когда опять раздался крик: 'Мсти хотя бы ты один', Лепид сказал: 'Я и хочу, и это для меня значит соблюдать клятву, даже если я один буду действовать, но ни мне, ни вам одним этот вопрос не следует решать, как не следует и нам одним сопротивляться'.

132. Лепид так обольстил своими словами, что и нанятые заговорщиками, зная его честолюбие, одобряли его речь и предложили его назначить верховным жрецом на место Цезаря. 'Вспомните меня для этого впоследствии, если я вам кажусь достойным',- сказал им на это Лепид, которого объяла радость. Когда подкупленные, опираясь на его верховное жречество, более смело стали настаивать на соблюдении мира, он сказал: 'Правда, это неблагочестиво и незаконно, однако я поступлю так, как вы хотите'. Сказав это, Лепид отправился спешно в сенат, в котором все это время Долабелла вел себя недостойно, настаивая на сохранении своей власти. Антоний, ожидавший одновременно известий о том, что произошло в народном собрании, слушал его с улыбкой - они были противниками. Но когда он вдоволь ко всему пригляделся, а в народном собрании настроение оказалось умеренным, он понял, что необходимо оставить убийц Цезаря без наказания, однако эту необходимость он скрыл и представился, что это он делает с тяжелым сердцем, зато все сделанное Цезарем, говорил Антоний, нужно сохранить и все принятые им решения выполнить до конца. Потребовав вновь спокойствия, Антоний сказал:

133. 'Сенаторы, вы обсуждали вопрос о преступно действовавших гражданах, а я вам не прекословил. Однако, когда вы потребовали решения не относительно заговорщиков, но относительно Цезаря, я из всех распоряжений Цезаря пока выдвинул только одно, и оно, совершенно естественно, возбудило столько споров. Ибо если бы мы все отказались от своих должностей, мы, столь многие и столь выдающиеся, мы бы этим признали, что получили эти должности незаслуженно. Но посмотрите сами и сосчитайте по городам, провинциям, царствам и династам все остальное, что от нашей воли даже не зависит. Все то, можно смело сказать, что Цезарь нам покорил, от востока до запада, силой и мощью, все это он организовал, скрепив законами, лаской и милостью. Как вы думаете, кто из них удовлетворится, если у них отнимут то, что они получили? Или вы хотите весь мир наполнить войнами, вы, которые городу из-за его слабости готовы даже сохранить преступников? Все дальнейшее, чему не угрожают пока еще непосредственно ужасы и страхи, я оставлю в стороне. Буду касаться тех опасностей, которые не только близки, но как бы живут вместе с нами в самой Италии: я имею в виду тех солдат, которые получили награду за победу и во всей своей массе, вместе с оружием, в том же порядке, в котором они участвовали в походах, все вместе поселены в колониях Цезарем. Многими тысячами бродят они в настоящее время по городу. Что, полагаете вы, они предпримут, если вы их лишите тех городов и мест, которые они уже получили или еще ожидают получить? Прошедшая ночь вам дала об этом ясное представление: когда вы просили за преступников, эти солдаты выступали с угрозой.

134. А когда тело Цезаря будут волочить и позорить и, наконец, бросят без погребения, как, вы думаете, отнесутся к этому ветераны Цезаря, равнодушно? Ведь именно так должно быть, согласно законам, поступлено с тираном. Будут ли воины, которые получили наделы в Галлии и Британии, считать, что они прочно будут владеть своей землей, когда тот, кто им дал землю, подвергается такому поруганию? А что предпримет при этом сам народ? А как поведут себя италийцы? И какую ненависть вы вызовете к себе со стороны богов и людей, когда обесчестите того, кто распространил ваше владычество вплоть до океана, в доселе никому неведомые страны? И не станут ли еще большими вина и преступление, если мы поступим так неправильно, если тех, которые убили консула в сенате, священное лицо и в священном месте, во время заседания сената, как бы в присутствии самих богов, если таких людей мы сочтем достойными почитания и обесчестим того, кто за свою доблесть почитается даже самими врагами? От всего этого, как преступного и к тому же находящегося в нашей власти, я предлагаю совершенно отказаться и вношу предложение, что все Цезарем сделанное и решенное остается в силе; что касается его убийц, то одобрению их действия не подлежат никоим образом, ибо они являются нарушением и религии и закона, а также находятся в противоречии с признанием незыблемости всех деяний Цезаря; однако можно сохранить им жизнь, если хотите, из жалости, ради их родных и друзей, если, впрочем, последние от их имени заявят, что принимают это как милость'.

135. Едва Антоний, говоривший с большим подъемом и порывом, кончил свою речь, было принято постановление, всех успокоившее и приведшее в удовлетворение; оно гласило, что возмездию убийство Цезаря не подлежит, но что все решения и постановления Цезаря остаются в силе, 'так как это полезно для государства'. Последнее добавление для большей гарантии выдвинули сторонники спасаемых, желая этим пояснить, что постановления Цезаря сохраняются не в силу справедливости, а по необходимости. Антоний им в этом уступил. Когда это постановление было проголосовано, вожди военнопоселенцев после этого общего постановления просили вынести другое решение, специально о них, гарантирующее им владение наделами в колониях. Антоний согласился и с этим, указывая сенату на эти опасения, испытываемые поселенцами. И это было сделано. Такое же голосование было проведено вторично по отношению к назначенным к отправке в колонии. По окончании заседания сената некоторые лица окружили Луция Пизона, которому Цезарь передал свое завещание,