возлюбленных.

Хосро с любопытством оглядел темноватый маленький покой, примыкавший к опочивальне. Здесь все дышало ушедшим в глубь времен укладом. Тяжелые ковры вместо шелковых керманшахов, сельджукские скамьи вместо изящных арабских. Зачем здесь кованный серебром сундук? - дивился Хосро. - Что в нем хранится? Фаянсовый кальян? Нет, он, Хосро, любит персидскую легкость.

- Нравятся тебе, царевич Хосро, мои покои? - спросил Симон, заметив любопытство Хосро.

Сам царь Симон мало изменился. Отращенный, к радости Шадимана, второй ус торчал, как и первый, напоминая копейный наконечник, прислоненный к розоватой дыне. Облаченный в парчовый халат с шелковым, отделанным каменьями, поясом, он, казалось, прирос к высокому креслу, слегка напоминавшему трон.

- Мне все нравится, чем доволен царь Симон.

- Откуда знаешь, что я доволен? Решил не селиться опять в покоях Луарсаба, хотя их изящество ласкает глаз. Но раз в этих покоях замуровано счастье Луарсаба, мне их открывать незачем.

- А ты думаешь, мой царь, покои Георгия Десятого счастливее? Когда я еще жил в замке отца, царя Дауда, однажды всю Кахети потрясла внезапная смерть моего двоюродного деда. До меня впоследствии дошло, что царю Георгию преподнесли вместе с вином индусский яд, а он, не собираясь умирать, блаженствовал на ложе вон в том покое.

Беспокойно поежившись, Симон отвел глаза в сторону окна, чтобы не встретиться со взором Шадимана, и глухо спросил:

- Может, дорогой Шадиман, перебраться мне в покои Симона Первого? Хорошо получается: Симон Первый, следом Симон Второй...

- Не советую, дорогой Симон Второй, - за Шадимана ответил Хосро. - В Картли не осталось столько золота, чтобы выкупить тебя, как Симона Первого, из турецкого плена. Жаль, не догадался занять покои моей двоюродной бабушки, я бы только там поселился, - Хосро подмигнул Шадиману, - живет, живет, и ни один злодей на нее не покушается. Одно плохо: узнает - по всему Твалади плач подымет: 'Вот я, царица Мариам, наперсница великой Тамар, выгнанная царем Багратом и ограбленная его дочерью, неблагодарной Гульшари, должна довольствоваться подаяниями Георгия Саакадзе. И сейчас воцарившийся Симон не соблаговолил отнять у Андукапара драгоценную шашку моего возлюбленного невинно убиенного супруга Георгия Десятого!' А, князь?

На лице Шадимана не дрогнул ни один мускул. Он восхитился предложением Хосро.

- Ты хорошо осведомлен, мой царевич, - и, повернувшись к Симону, изящно склонил голову, - покои царицы Мариам великолепны! Там в стеклянном ящике блаженствуют золотые рыбки. А рядом - молельня: уединенный приют для отдохновения наложниц! Может, пожелаешь, мой царь?

- Нет, нет, Шадиман, покои Мариам принадлежат Тэкле. Я не войду туда, хоть по богатству нет лучше их в Метехи.

- Ты прав, мой Симон, ни одни покои здесь не лишены приятных воспоминаний, и за каждым углом можешь ожидать приятное. Но разве каждый царь не должен развивать в себе вкус к встрече с ножом или ядом? К слову, мой князь Шадиман, поговаривают, что в твоих личных покоях привидения водятся... Хорошо еще, что в образе красивых княгинь.

- До твоего слуха, мой остроумный царевич, дошла правда, поэтому никому не советую входить туда без моего приглашения, нет страшнее привидений, чем в образе прекрасных княгинь.

- Если о покоях все, то поговорим о более важном, хотя бы о войне с шайтаном, Георгием Саакадзе, сыном собаки, - счел нужным вступить в разговор Исмаил-хан, окинув всех надменным взглядом.

- Да будет тебе известно, торопливый хан, - не скрыл гримасу неудовольствия Хосро, - в присутствии царя придворные, даже приближенные, ждут, когда пожелает заговорить о важных делах сам царь.

Исмаил-хан в бешенстве так прикусил губу, что показалась кровь. Симон беспомощно заморгал, бросив умоляющий взор на смелого царевича. Сам он, царь, в течение многих лет так привык к подчинению Исмаил-хану, что боялся возле него даже кашлянуть. А Шадиман, покручивая благоухающие амброй усы, с нарастающим удовольствием разглядывал слегка скуластое и слишком упрямое лицо царевича Багратида.

Молчание длилось довольно долго. Исмаил-хан выражал протест усердной чисткой бирюзы на перстне. Хосро-мирза, полуприкрыв хитрые глаза, подавал хану совет не лишать бирюзу приятного оттенка. Наконец Симон понял, что должен, как царь, начать военный разговор.

- Исмаил-хан, самый замечательный воин, - и, заметив ироническую улыбку царевича, - и Хосро-мирза, самый замечательный воин, надо начать войну с Георгием Саакадзе, сыном собаки.

- Война, мой царь, с Георгием Саакадзе давно началась, - голос Хосро зазвенел, как плитки серебра, упавшие на мрамор, - горжусь, что аллах в своих милостях не обошел меня счастьем сражаться с Непобедимым. Такой противник возвеличивает пехлевана и веселит его руку, а с сыном собаки пусть сражается Исмаил-хан, для этого не нужна особенно острая шашка.

- Шах-ин-шах послал меня не для войны, - вскипел Исмаил-хан, - а...

- Для беседы?.. Не скрывая, отвечу: для разговора о делах царства необходим особо отточенный язык, - одним свирепым взглядом не сразишь даже муху!.. Шах-ин-шах повелел мне освободить тебя от обязанностей советника царя Симона и направить с крепостными сарбазами на поле боя, дабы ты мог расправить залежавшиеся плечи, а твои сарбазы - застоявшиеся ноги. Главным везиром при царе Симоне Втором грозный 'лев Ирана' повелел быть князю Шадиману Бараташвили. Ему же поручается подобрать свиту царя из верных 'солнцу Ирана' князей. Велик шах Аббас!

- Клянусь Неджефом! - прохрипел оскорбленный Исмаил-хан, мечтавший стать везиром в Метехи. - И я немало услуг оказал царю Симону!

- Э, дорогой хан, что стоит услуга, которая уже оказана?

- Князь Шадиман прав, - засмеялся Хосро. - Сейчас тебе предстоит, хан, оказать услугу Ирану. Ты отправишься с сарбазами в Носте.

- Бисмиллах! Не попал ли в мои уши кусок пустыни? Почему меня на самый опасный край?

- Ты считаешь, хан, конуру сына собаки опасной?

- Дозволь мне, светлый царь, выразить свои скудные мысли.

- Говори! Князь Шадиман всегда полезное советовал. - Симон как-то преобразился. Ведь избавление от Исмаила равно счастью вырваться из объятий назойливой старухи. Из ничего вырастет волшебный цветок надежды! Опять с веселым, изысканным Шадиманом. - Говори, говори, князь, и знай: я слушаю тебя, как... как... отца.

- Мой Симон, не вспоминай царя Баграта, - просительно проговорил Хосро-мирза. - Он хоть не в Метехи почувствовал вкус ножа или яда, но тоже случайно в лесу споткнулся об услужливый пень, названный застенчивым летописцем 'камнем'. Нам же сейчас нужна живая память о прекрасной Гульшари. Твоя сестра, моя родственница, слава аллаху, еще жива!

'Необходимо направить мысли царевича на путь войны, иначе он весь Метехский замок вывернет наизнанку, - подумал Шадиман. - Багратиды все из одного бархата выкроены, но сшиты разными нитками. Этот бесспорно сшит змеиными жалами'.

- Так вот, мой светлый царь, мой царевич, не советую я идти в Носте. Однажды я допустил такую ошибку, и Иран получил злейшего врага, а князь Картли - достойное наказание. Должен с болью в сердце признаться: Носте ничем не напоминает конуру. Это мощное логово железнокогтистого 'барса'. Дразнить его сейчас не время, и так предстоит кровавая борьба. И еще: такой дальновидный полководец, наверно, ждет нас и уже приготовил угощение. И еще: в Носте тайные ходы в четыре стороны Картли, и даже если удастся взять замок, - кроме каменных плит, ничего не обнаружим. Для этого не стоит жертвовать двумя- тремя тысячами. Не лучше ли направиться Исмаил-хану в помощь Иса-хану?

- В Кахети? Нет, там опытный Иса-хан... может остаться недовольным.

- Лишняя сила не помешает, мой царевич. Раньше остального необходимо покончить с Теймуразом. Надоел.

- Я так же подумал. Исмаил-хан, повелеваю: сегодня же в Кахети! полный радости от возможности избавиться от хана и гордясь властью, повысил голос Симон. - Немедля в Кахети!

- Слава аллаху, я еще не ящерица, чтобы карабкаться на стену. Семь ворот закрыты. Сколько ни искали начальников ворот, все до одного сгинули. Не иначе, как шайтан их на ужин утащил.