на котором сидел лесной каджи с трехаршинным мечом... Тень клеветы на Георгия бросали.
- Ответное угощение в пригородном духане получили... Разве не знаешь?
- Ты о песне говоришь?
- Нет, о сказании про неблагодарную алазанскую форель, которую витязь освободил из сетей рыбака и пустил обратно в реку, - за это она, когда витязь купался, натравила на него раков...
К удивлению 'барсов', Саакадзе почти равнодушно выслушал их возмущение. Лишь еще глубже стала складка на переносице, еще пристальней устремились вдаль глаза.
Вот уже четыре дня Папуна угощал его рассказами не только о нескончаемых страданиях Тэкле и Луарсаба, но и о слишком оживленном обсуждении шахом Аббасом и советниками-ханами вестей, привезенных Булат-беком и Рустам-беком. Много ценного разведал Керим в Исфахане. Хосро-мирза ничего не скрывает от своего сновидца Гассана. И гебр, хвастая этим перед внуком своего лучшего друга, сказал ему более чем достаточно, для того чтобы усилилось беспокойство Моурави. Значит, расчет, что шах из предосторожности еще год будет подготовляться к войне с Картли-Кахети, как ожидал Саакадзе, не осуществится. Направив посольство в Русию, Теймураз развязал руки шаху. А главное - новый план нападения...
Ни крестьянство Картли, ни крестьянство Кахети не оправилось еще от потрясений, вызванных разгромом шахом Аббасом в Восточной Грузии в предыдущих войнах. Вместо угнанных в плен грузин шах Аббас заселил Кахети кочевыми тюркскими племенами. Изгоняемые Великим Моурави, они нередко успевали перед бегством еще раз покрыть кахетинскую землю пеплом. Земли от Северной Кахети до Южной Кахети, превращенные в пустыри, не только обрекали страну на полуголодное существование, но и обрекали военные округа царства на невозможность сбора царских дружин. Не лучшее положение создалось и в Картли, где после коронования Теймураза крестьянство подверглось жестокой налоговой политике: обложению двойным гала - платой огромной частью урожая за пользование землей и сабалахо - платой значительной частью скота за пользование пастбищем. Недолгие годы процветания - 'время Георгия Саакадзе' - ушли в прошлое. Владетельные князья Верхней, Средней и Нижней Картли вновь надели на шею народа железное ярмо такого веса, что и Шадиман позавидовал бы. Отсутствие единства между картлийскими и кахетинскими азнаурами и амкарами особенно грозило роковыми последствиями. Перед лицом надвигающейся смертельной опасности Великий Моурави считал правильной лишь одну политику политику соединения реальных сил. Такой силой при создавшемся положении являлись только могущественные князья, которые в прошлую войну пошли на сговор с шахом Аббасом и этим способом сумели сохранить свои фамильные богатства и войско.
Вот почему Саакадзе, выслушав Ростома и Матарса, настоял на спешном собрании высшего княжеского Совета... Решалась судьба царства! Удастся ли убедить безумцев забыть все раздоры, хотя бы до победы или... Нет! Поражения не будет, если... если он стальной десницей отведет судьбу Грузии от дымящейся ужасом пропасти. Он, Саакадзе, обдумал многое, но спасение лишь в одном...
В черной чохе и с марткобским мечом на чешуйчатом поясе предстал Моурави перед владетелями в Метехском замке.
Шум и говор сразу оборвались. Некоторые князья по старой памяти встали, приветствуя Моурави и его соратников - Дато и Даутбека; некоторые, напротив, подчеркнуто сидели, якобы продолжая с соседом разговор.
Ни на тех, ни на других не обратил внимания Моурави. Его озабоченный взгляд скользнул только по лицу Зураба. Князь не встал, но и не остался сидеть, а как-то боком приподнялся и тут же небрежно облокотился на спинку скамьи. Изменился Зураб, изменился до неузнаваемости - или таким был, лишь маску на душе носил?
Зураб мельком тоже взглянул на Саакадзе и, досадуя, отвел взор. Нет ни малейшей перемены в отношении к нему главного 'барса', никакого заискивания!.. А ведь он, Зураб, сейчас самый могущественный князь не только Картли, но и Кахети. Дерзость забывать, что он зять царя двух царств, он главный советник Теймураза... Будущее Грузии связано с ним, арагвским орлом! Один лишь он... Но почему Саакадзе, несмотря на растущую ненависть к нему царя, ни разу не обратился к брату Русудан, к всесильному Зурабу Эристави Арагвскому? Как фаянс о камень, он, Зураб, сломит ностевскую гордость, пахнущую бараном, он заставит кланяться ему так низко, как мамлюки не кланяются шаху Аббасу, заставит не одного осатанелого 'барса', но и надменную Русудан, которая с того утра... Именно с того утра она едва замечает брата, а он и так резко ограничил посещения дома Саакадзе. Конечно, он бы совсем перестал бывать у возмутителя спокойствия, но царевна Дареджан, его молодая жена, очень уважает Русудан, и даже царь не может заставить избалованную дочь не упоминать о заслугах Великого Моурави... При мысли о Дареджан Зураб приуныл. Она точно мстит ему за Нестан. Никакие подношения, никакие слова не помогают: царевна не только не скрывает свою нелюбовь к нему, но еще невидимыми стрелами тонких насмешек ранит его самолюбие. И замок его не любит царевна... и предлога для унижения его долго не ищет. Встанет утром, мимоходом бросит: 'Сегодня еду к отцу, буду гостить там не меньше месяца...' Или: 'Надоел Ананури, еду в Телави; приезжай за мной через двадцать дней'. А он, устрашитель горцев, боится слово сказать, чтобы совсем не бросила.
- ...Я даром слов не трачу, опасность уже у порога стоит.
- Но, Георгий, ты и год тому назад это говорил, откуда твоя тревога?
- Из точных источников, князь Цицишвили, полученных четыре дня назад. Рука, протянутая в Русию за помощью, получит удар сабли Ирана. Не далее чем через три месяца ждите грозного гостя. Вот почему, князья, я предлагаю вам во имя хотя бы своего спасения забыть все раздоры, все разногласия и встать, как подобает витязям, за Картли-Кахети.
- За чьей спиной, Моурави, предлагаешь нам встать?
- Это, князь Магаладзе, от тебя зависит, тем более, ты всегда за спиной сильного.
Зураб презрительно фыркнул, Цицишвили нахмурился.
- Разве Моурави предлагает нам спину, а не щит? - вдруг обозлился Липарит. - Говори, Георгий, благородные помнят твое мужество и слушают тебя сердцем.
- Не обо мне разговор, доблестный князь, я только первый обязанный перед родиной. Разговор о царстве, и... если хотите, о ваших замках.
- Ого-го! Георгий Саакадзе о княжеских замках стал беспокоиться, насмешливо произнес Зураб.
- О замках, ибо они находятся в Картли.
- Каждый из нас сам о фамильной крепости позаботится. Может, без царя не следует вести подобную беседу? Ведь царь - глава царства.
- Спасибо, князь Зураб, что учишь меня обязанности подданного. Только, если память мне не изменила, князья всегда решали дела царства сами и лишь готовое преподносили царю. Буду приветствовать, если тебе удалось урезать права князей и поставить их, в том числе и себя, под единую волю царя. Кажется, я когда-то за это боролся...
Неловкое молчание оборвал Мирван Мухран-батони. Сверкнув из-под нависших бровей глазами беркута, он устыдил некоторых, злобствующих неизвестно за что на Моурави, никогда не думающего о своих выгодах, иначе не так бы с ним говорили здесь. Он, Мирван, от всей фамилии Мухран-батони заявляет, что во всем они подчиняются Великому Моурави и при первом трубном звуке станут под его знамя.
- В одном только, я думаю, Зураб прав: надо немедля сообщить царю о приближающейся опасности, ведь первой подвергнется нападению Кахети.
- Было бы смешно, князь Джавахишвили, думать, что шах Аббас, собираясь воевать со мною, - я не оговорился - со мною, - не изменит способ ведения войны. Разве не он дал мне звание 'Непобедимый'? Так почему пойдет он драться так же, как дрался до сих пор, с тем, кто не раз побеждал его лучших сардаров? Но если вы все дружно объединитесь и поможете мне перехитрить грозного 'льва Ирана', я даю клятву доказать, что шах не ошибся, наградив меня высшим званием.
- Опять повторяю, - запальчиво вскрикнул Зураб, - не присваивай себе царские права!
- Я понял иначе, - холодно возразил Липарит, - Георгий Саакадзе как полководец говорит.
- Полководца назначает царь!
- Пока еще Моурави не смещен, Зураб Эристави, и мы его слушаем, как полководца.
- Моурави, ты сказал: шах изменил способ ведения войны, - вдруг перебил Квели Церетели возмущенного Мирвана, - куда же он двинется раньше?
