- Господи, что приключилось с тобою, отец Трифилий?

- Неуместен твой смех, настоятель Кватахеви...

- Чему смеешься, неразумный? - католикос стукнул посохом. - Говори!

- Святой отец, смех мой от слов архиепископа Алавердского: 'Отречь, отречь!' Разве не представил преподобный Даниил причины, почему невозможно отрешить Саакадзе от церкови? О господи! Не опасно ли отречь чистого душою христианина только по проискам ядовитого Барата? Саакадзе уничтожает врагов царства, а Шадиман умножает их вблизи жилища святого отца.

- Что ты предлагаешь, преданный друг Саакадзе?

- Я? Я ничего не предлагаю, неразумный враг Саакадзе... А вот католическая церковь многое предлагает Георгию Саакадзе. И не бросится ли отреченный от христианской церкови Саакадзе в широко распахнутые двери католического костела? Вспомните: папа римский давно соблазняет Великого Моурави... И кто знает - не поспешат ли за 'барсом' справедливо возмущенные ополченцы, а их, слава святой троице, еще немало под его знаменем...

Глубокое молчание, словно черный обруч, сковало черную братию. Больше светопреставления боялся католикос влияния Рима... Даже турки поощряют растленную деятельность патеров, ибо видят в этом раскол в христианском мире... А разве цари лучше? Не снисходителен ли к проповедям католиков царь Теймураз? Он, вопреки неудовольствию католикоса, разрешил постройку в Кахети пакости - католического костела... А шах Аббас не держит ли при себе Петре делла Валле, яростного поборника 'пропаганды веры'?.. Нет, неразумно толкать Саакадзе к цепким католикам... Неразумно, ибо, к сожалению, не стало повода.

- Опять же, - точно отвечая на мысли католикоса, продолжал Трифилий, опасно накликать на церковь справедливый гнев паствы...

- Не ты ли, Трифилий, берешься вразумить Иса-хана и Хосро-мирзу?

- Нет, и не мне беседовать с Шадиманом. Мы слишком хорошо понимаем друг друга...

И снова воцарилось молчание. Трифилий знал: больше никто не выступит против Саакадзе. Мелькнуло строгое лицо Русудан. Настоятель улыбнулся, успокоенно покосился на католикоса.

Тбилисский митрополит Дионисий оглядел синклит беспокойными старческими глазами...

- Не благовестишь ли нам, преподобный Даниил, какие спасительные мысли нашептывает тебе архангел Михаил?

- Не сподобил мя господь.

- Говори, служитель неба, говори, Дионисий, мое сердце открыто для твоего совета, - настойчиво проговорил католикос.

- Обязательно воспользоваться благомыслием Саакадзе и уговорить его сложить оружие. Таково решение церкови... А по стойкости своей и по вере против церкови он не пойдет, и воины, узнав о воле святого отца, немедля сложат оружие... Персы успокоятся. Кончится война, распахнутся ворота Тбилиси, грузины снова увидят друг друга, настанет мир! И незачем будет Симону, вернее - 'змеиному', прости господи, князю, стремиться в Мцхета... И под радостный звон колоколов законный царь Теймураз обрушит кару божию на магометан...

- А если магометане проглотят Теймураза?

- И да не свершится накарканное черным вороном...

- А если свершится? - насмешливо проговорил Трифилий.

Неизвестно, сколько бы дней продлился колкий спор 'служителей неба', если бы католикос неожиданно не согласился с Дионисием: направить его, как митрополита, к Саакадзе, конечно, с ведома Шадимана, для церковного увещания прекратить войну с персами.

Сегодня на майдане большой день. Не потому ли как-то сразу заглох разговор о победе азнауров у Жинвальского моста? Ведь неизвестно, кто помог? Может, правда, сатана в день своих именин, взбесившись, нарядил сатанят в русийские одежды и погнал на минбаши?

- Непременно так! - заявил кузнец, знавший толк в чертях. - Иначе почему Моурави, имея пищали, не заказал свинцовые заряды амкарам-оружейникам?

Довод был так неоспорим, что за кузнецом окончательно утвердилась слава знатока чертовых дел.

Именно с утра, когда еще не все успели открыть лавки, появился уста-баши глашатаев. Значит, случилось необычное!

Водворилась тишина. Неожиданно глашатай объявил царский указ, воспрещающий сарбазам не только буйствовать и грабить, но и что-либо вымогать у жителей.

- Купцы, шире открывайте двери лавок! - надрывался глашатай. Торгуйте! Богатейте! Наш светлый царь Симон под свою защиту торговлю берет!.. Амкары, громче стучите молотками! Светлейший князь Шадиман зорко следит за спокойствием Тбилиси, никто не посмеет покуситься на ваше богатство!..

Тбилисцы так жадно вслушивались в обещания глашатая, что не обратили внимания на проезжавшего в праздничных рясах епископа Алавердского, митрополита Дионисия и на их пышную черную свиту.

Только Вардан проводил торжественный поезд испытующим взглядом: 'В Метехи едут...' Но ради проверки послал вслед мальчишку...

Для Вардана наступило трудное время: надо было следить не за одним майданом, но и за Метехи, там что-то затевалось, - недаром Хосро-мирза, как пригвожденный, сидит в скучном замке. Народ тоже другой стал... Что еще обещает глашатай? Да нетрудно угадать... покровительство персов...

'Покровительство? Спаси, святая Рипсиме!' - Вардан припомнил утро торговли, похожее на стертый абаз: звон тот же, а блеска нет. Вяло трепыхался флаг над серединными весами, слонялись покупатели, ничего не взвешивая и ни к чему не прицениваясь, и вдруг... загремели гири. Красноволосый весовщик изумился: 'Что это, если не проделка черта?!' На майдан ворвалась толпа оборванных лиховцев, уподобясь быкам, сметающим все на своем пути, и зайцам с таким ужасом в глазах, что коки-водоносы, скинув кувшины, пустились наутек.

Лиховцы ли это?! Куда девалась их заносчивость? 'Настоящие разбойники, - сказал однажды кто-то, - кому не известно, откуда такое богатство'. Тогда купец, подбросивший саман царю Теймуразу, подкинул майдану золотые слова: 'Наше купеческое дело - торговать, а если искать только честных, то, клянусь саманом, даже себе не продам в долг торбу для осла'.

И вот теперь, выслушав бессвязный рассказ о буйстве юзбашей, купцы притворно негодовали. А 'саманный' купец посочувствовал: 'Не очень огорчайтесь, водой принесло, водой унесло, новую рогатку поставьте, пошлину удвойте, все равно народ развяжет кисеты, летать еще не научился. И не успеет саман в дым превратиться или в навоз, как вы уже полмайдана выпотрошите'.

Те из Лихи, кто не только вопит, но и молчит, когда надо, злобно оглядели хохочущих купцов. Кого учить вздумали? Едва сарбазы исчезли, как лиховцы восстановили рогатку. Увы им, первые же плотовщики, что гнали спаренный плот с грузом, подняли их на смех: 'Разве не знают водяные клещи, что раз важная рогатка уничтожена, то без изволения царя Симона ее нельзя самовольно восстановить?' Плотовщики нагло проплыли, держа наготове луки древних великанов, покровителей Атенских скал.

Вот лиховцы и прибыли просить князя Шадимана вновь утвердить за ними право, скрепленное печатью царя Баграта. Но в такой одежде не только в Метехи, - за кизилом ходить непристойно. Им нужны лишь новые чохи, цаги и войлочные шапчонки. Пусть купцы не сомневаются: долг скоро вернут. Кто не знает: одни муравьи не должны богу за подковы.

Купцы приятно улыбнулись: 'Ва-ах, ваша правда!' и перестали замечать назойливых. И вновь владелец саманных пирамид похвастал сообразительностью. Он участливо посоветовал 'речным витязям' еще больше разодрать рукава, дабы князь Шадиман понял, что если он не снизойдет до милости и не поможет, то им останется одно: кушать ишачий сыр.

...ишачий?

Кто на сыр бывает падок

Ищет ишака в кустах.

О, судьба полна загадок!

Путь к решению не сладок,

Если царство на плечах.

'И все же странно, почему о царстве я знал слишком много, а об ишачьем сыре ничего? Но раз купцы советуют его кушать... значит, он продается.'

Так думал князь Шадиман, выслушав рассказ чубукчи о злоключениях лиховцев.

Однако... надушив уста египетскими благовониями, Шадиман решил в самой изысканной форме