— А? Ты про что?

— Фу-ты, Господи, — воскликнула, смеясь, Феня, — я — то соловьем разливаюсь, а он спит!

— Я устал, Фенюшка. Сегодня работал много, — ответил Лапа, — и устал. Налей мне другой стакан чаю и сахару положи. Вот так, спасибо!

Николай Долинин сразу не мог разобраться в своих чувствах. Сначала он был просто поражен, парализован страшною вестью от своего брата; потом, когда сознание возвратилось к нему, его прежде всего охватила радостная мысль, что Анна свободна, но эту радость тотчас сменил ужас, что мысль, мелькнувшая в голове его брата, могла явиться и у нее. Кровь стучала в висках. Ее надо видеть, видеть во что бы то ни стало! И как подействует на нее это страшное известие? Он хотел бежать тотчас, предупредить ее через Силина, но пристав не пустил его до приезда следователя.

Мысли беспорядочно кружились в его голове. Он стал думать об убийце, и вдруг — сперва мелькнуло в его голове подозрение, потом стало расти и укрепляться. Убийца — Захаров! Для него это стало ясно, как день… Он припомнил свои встречи с ним. Первую, когда он бросил ему пошлый намек; вторую — спустя три-четыре часа, может, шесть часов, на берегу Волги под проливным дождем.

Дождь загнал его в заброшенный шалаш рыбака. Он сидел в нем на обрубке дерева, когда в шалаш неожиданно вошел Захаров, без шляпы, дождь смочил его волосы, и они беспорядочно прилипли ко лбу, к щекам; потоки воды струились с его одежды, но он не замечал этого и показался Долинину словно помешанным. Взор его бессмысленно блуждал, все тело дрожало. Когда Долинин его окликнул, он нисколько не удивился встрече с ним, сел подле него на землю и, вынув платок стал вытирать мокрое лицо. Потом, подняв голову, сказал Долинину:

— Вы это верно мне намекнули. Она собиралась убежать с Деруновым… по Волге кататься… Я перехватил письмо и все узнал!..

Николай вспомнил его хриплый голос отчаявшегося человека и спросил:

— Зачем вы здесь в такую погоду?

— Я побоялся убить ее и убежал, — ответил он; потом помолчал немного, задумавшись, и заговорил, не обращая внимания на Долинина: — Меня возмущает обман! Целая система, изо дня в день, из часа в час, огромная сеть, сплетенная из лжи и притворства. Ночью она расточала мне ласки, нося в душе измену, днем лгала мне словами, улыбкой, глазами… Подлая женщина!.. И я любил ее!.. Я люблю ее! — он ударил себя кулаком в лоб. — От этого я и убежал сюда. Не будь любви, что мне в ее обмане? Пошла вон! Но когда любишь… когда долгими годами скопленное золото обратится вдруг в битые черепки… Убить мало! Гадина! А впрочем… Это не она. Это мать и тот… тот… развратник!

Он потряс в воздухе кулаком. Дождь продолжал литься и громко стучал по берестовой настилке шалаша. Долинин не перебивал его речи и смотрел на него, как на безумного.

— Вы их не знаете? — спросил его Захаров. Долинин покачал головою.

— Мать старая развратница и сводница. Она теперь бы готова была иметь любовника, хотя ей шестьдесят лет. Он… он! Кто же его не знает! Он за деньги покупает девушек… он соблазнил и ее… деньгами, нарядами… Я не могу, я получаю сто рублей, а она любит блеск, наряды… и попалась! Твари! — он выкрикнул это слово хриплым голосом и вскочил на ноги.

— Не ее, а их убить, их убить! — повторил он словно сам себе и, несмотря на дождь, быстро вышел из шалаша. Долинин закричал ему вслед, высунулся и увидел, как Захаров огромными прыжками бежал по дороге к городу. Ему стало страшно…

И теперь, вспомнив эту встречу и свои ощущения, подозрения переросли в нем в уверенность.

'Если он, — он должен сознаться… ради меня, — подумал он. — Я заставлю его! Да! Нельзя убивать безнаказанно людей и потом прятать концы. Убил иди смело сознаваться. Ведь не для грабежа это!' С этими мыслями, больше думая о себе, чем о Захарове, он пошел к нему полчаса спустя после отъезда следователя. Подойдя к двери, он крепко дернул шнур звонка, но на его звон никто не откликнулся. Он дернул второй, третий раз, стал стучать в дверь, потеряв терпение, но внутри было все так же безмолвно и ничто не обнаруживало признака жизни.

Николай оставил дверь и огляделся. Кругом было пустынно и тихо, ни один человек не проходил по улице. Он легко перешагнул низенький забор палисадника, окружавшего дом, и стал заглядывать в окна. Комнаты были пусты; он зашел за угол и наткнулся на открытое окошко. Заглянув в него, он увидел кабинет; в глубине его, на оттоманке, скорчившись, лежал человек, в котором Николай признал Захарова, и, раздраженный, стал громко и грубо звать его:

— Эй вы, как вас звать! — кричал он в комнату. — Вставайте, что ли! Я звонил, звонил! Что вы, прислугу-то нарочно отпустили, что ли? Ну! Захаров!

Захаров при первом звуке его голоса вскочил как ужаленный и сел, бессмысленно озираясь по сторонам, не соображая, кто и откуда с ним разговаривает.

— Да взгляните на окно, черт возьми! — заорал Николай, потеряв терпение. — И откройте дверь, иначе я в окно влезу.

Захаров обратил к нему свое измученное, апатичное лицо и, узнав его, кивнул головою.

— Здравствуйте, здравствуйте! — ответил Николай. — Идите дверь открыть!

— Разве никого нет?

— Вероятно, если я полчаса звонил и стучал у двери.

— Я сейчас.

Спустя несколько минут Захаров впустил его в дом и пошел назад к себе в кабинет, уже не обращая на него внимания, но Николай решительно вошел за ним в комнату, запер окошко и, глядя на Захарова в упор, сказал ему:

— Сегодня ночью Дерунова убили. Вы знаете?

Захаров вздрогнул, лицо его вспыхнуло, глаза сверкнули, и он вдруг рассмеялся.

— Убит? Очень хорошо! Так ему и надо. Я…

— Да, вы! — жестко сказал Николай и с озлоблением добавил: — Вы — убийца!

Захаров перестал смеяться, угрюмо кивнул головою и ответил:

— Я! Разве я мог простить ему это! Я лелеял эту мечту и убил! — Он нанес удар кулаком кому-то невидимому в воздухе. Николай отступил от него.

— Чем ударили его? — спросил он тихо.

— Я, я! — словно радуясь, подхватил Захаров. — Я силен! О-о! — Он вытянул свою мускулистую руку. — Я встретил его и вынул револьвер, но он был незаря-жен, и я бросил его… — Захаров вдруг задумался и опустился на диван.

Николай подошел к нему

— Чем же ударили?

— Револьвером, ручкою. Бац! Охо-хо, от такого удара треснет череп у буйвола!

— Зачем вы убили его у нас в саду? Места не было?

— Не было, не было, — повторил Захаров, — я его бац! Ха-ха-ха! — Он задрожал и стал ежиться в ознобе. Николай заметил, что он не переменил одежды и она была еще и теперь сырая.

— Так убийца вы? — будто не поверил Николай.

— Я, я! — ответил Захаров, дрожа и ежась.

— Вы должны донести на себя! — сказал Николай. — Мне нет до этого дела, и я пришел к вам для своего успокоения, а вы должны. А теперь лягте! — он кивнул ему и вышел из кабинета. Притворяя дверь, он видел, как Захаров, скорчившись, упал на диван.

В дверях он увидел сторожа.

— Тебе чего?

— К господину Захарову из управы. Просят его! — ответил сторож.

— Он болен!

— Тогда ключи спрашивают.