— Она последние дни что-то все на головные боли жалуется, бедная! Надо скорей в деревню, Федор Матвеевич! Веруша, наливай чаю. Что надо? — недовольно обратился он к вошедшему лакею.

— От Деруновых к барышне… — сказал тот нерешительно. Вера тотчас встала.

— Ко мне? Я сейчас, папа! Простите! — и она быстро вышла.

Можаев пожал плечами. Вера вернулась почти тотчас, бледная и взволнованная.

— Простите меня — я ухожу! — сказала она. — Вы уж сами хозяйничайте!

— Что еще? — спросил Можаев.

— С Анной Ивановной нехорошо. Истерика, потом обморок, лежит. Я возьму доктора и к ней! — торопливо ответила Вера, проходя в свою комнату.

— Вот она, смерть-то! — сказал Можаев Весенину. — Так и захватывает все вокруг. Словно камень, брошенный в воду. За кругом круг…

Анна Ивановна лежала без чувств, но едва приходила в себя, как начинала биться в истерике. Прислуга растерялась. Брат Анны Ивановны, Силин, метался как угорелый, и, когда пришла Вера с доктором, все вздохнули с облегчением.

Степан Иванович Силин был славный малый. Огромного роста, с огненно-рыжей бородою по пояс, на вид ему можно было дать лет сорок, хотя в действительности ему было 23 года; он обладал громким голосом и раскатистым смехом, грозной внешностью, под которой скрывалось добродушное существо; наконец, в минуты задумчивости он казался глубокомысленным, умным, когда в действительности был далеко не из тех, что выдумывают порох. Когда сестра его вышла замуж за Дерунова, тот устроил ему место у себя в банке на 50 рублей, и Силин с жаром отдался наслаждениям жизни. Но все же банковская служба не удовлетворяла его мелкого честолюбия, и он устроился репортером при местных газетах. Судьба создала его для этого рода занятий. Он на лету умел схватывать информацию, из самых необыкновенных источников черпал сведения, бывал во всех слоях местного общества и слыл первым сплетником, хотя сплетни его не носили никогда злого характера. И теперь, следуя своему призванию, он едва успел освободиться, как помчался в редакцию местного 'Листка'.

Он ворвался в контору, как ураган, сразу наполнив своей особой все помещение. Длинноносая девица с чахлой грудью и тусклыми глазами подпрыгнула от неожиданности за своею конторкой и только воскликнула:

— Ах, Степан Иванович!

Толсторожий парень, меланхолически складывающий на полку номера газеты, выронил из рук толстую пачку.

Силин промчался мимо них, распахнул крошечную дверку и закричал с порога:

— Сенсационная новость! Убийство! Триста строк и не иначе как по три копейки.

— Степан Иванович, родной! Идите, идите, рассказывайте! Ну? — воскликнул редактор, поднимаясь ему навстречу.

Матвей Михайлович Полозов, редактор и издатель местного «Листка», был брюнет маленького роста и довольно объемистый в обхвате. Все лицо его было так густо покрыто растительностью, что только очки указывали на присутствие глаз среди этого волосяного леса, и, уже следя за ними, можно было разглядеть красноватый нос, на который упиралось толстое седельце очков.

— Как бы не так, — ответил Силин, пожимая руку издателю, — прошлый раз я вам сдуру рассказал про Мартынову, что родила двойню, вы напечатали, а я с носом! Нет, сперва условимся! — Он уселся и закурил.

— Шутник вы, право! — смутился редактор. — Ну да что с вами поделать. Пишите!

— Триста и по три?

— Милушка, пусть за две строки пятачок. По две с половиною. Средства у меня, вы знаете…

— Ну, один черт! — Силин махнул рукою. — Вы-то уж слыхали?

Редактор встрепенулся.

— Про убийство? Да, да! Я к Долинину посылал, просил прийти. Спит.

— Не спит, а расстроен, — с ударением сказал Силин, — шутка ли, у них в доме! Через полчаса, как он вернулся. 'Где вы были? Везде! Везде — значит нигде!' — Силин кинул папиросу и придавил ее каблуком, словно ставя точку.

— Милушка, да вы что же? — пролепетал редактор.

— Я? — пожал плечами Силин. — Ничего! Это первый допрос на месте. Всех спрашивали.

— Скажите!.. А он фельетон мне должен, — задумчиво протянул редактор.

— Фельетон он напишет. Ему что! Да и я это так, — успокоил его Силин, — ну, я сяду!

— Душечка! — сказал редактор, влюбленно посмотрев на Силина и доверительно положив ему на колено руку. — Только уговор: сегодня в «Газету» не идите!..

Силин с возмущением тряхнул головою.

— Нет, нет, дайте слово! — продолжал редактор. — А то помните с затонувшей баржей? А? И вообще все теперь сведения об этом деле чтобы у меня. Хорошо? Я вам уж три копейки дам! — расщедрился он.

— Три? Идет!

— Ну, вот и хорошо! Так пишите, милушка! Я вас оставлю!

Силин пристроился к столу и, макая перо, сказал вслед уходящему Полозову:

— Пришлите пару пива!

Перо его бойко заскрипело по бумаге.

'Весь город сегодня в необычайном волнении. Пролилась кровь, совершено убийство. И на этот раз убит не жалкий босяк в пьяной драке, не загулявший бурлак, а всеми уважаемый, известный делец, директор коммерческого банка. Убит не ради денег, а по каким-то таинственным мотивам, и труп его, подброшенный или нет, был найден… Но не будем забегать вперед и начнем по порядку…'

Силин выпил залпом стакан пива, задумался и, налив второй стакан, на клочке бумаги отметил:

'1. Кто и как открыл труп? 2. Поза убитого, рана. 3. Первые меры. 4. Прибытие властей. 5. Прибытие следователя. 6. Первый допрос на месте. 7. Тайна'.

— Так, хорошо! — одобрил он сам себя. — А извещение о похоронах в особой заметке. Ну!

Он выпил второй стакан пива и стал писать, не отрываясь, только и отбрасывая исписанные страницы в сторону.

Спустя час он встал, потянулся и, самодовольно взглянув на исписанные листки, аккуратно сложил их, придавил прессом и, взяв шляпу, вышел из душной комнатки.

Уходя, он поклонился девице с тусклыми глазами и сказал ей:

— Придет Матвей Михайлович, скажите, что на столе!

— Хорошо, Степан Иванович! — ответила девица таким тоном, словно он предложил ей выпить раствор сулемы и она с безропотной покорностью согласилась на это предложение.

Силин вышел и огляделся, после чего, беспечно насвистывая, направился в соседнюю улицу, перешел площадь, прошел по бульвару и совершенно неожиданно очутился перед дверью в редакцию 'Газеты'.

Ничего нет удивительного, что он вошел в нее, и совершенно естественно, что редактор-издатель «Газеты», Павел Петрович Стремлев, с радостным возгласом бросился пожимать ему руку.

— Рад, рад! — говорил он. — Два раза посылал за вами! В «Листке» не были?

Стремлев был еще короче Полозова, но в противоположность ему — не только на лице, но даже и на голове не имел ни малейшего признака растительности. Зато глаза его, выпуклые, словно выдавленные из орбит, беспокойно таращились и огромный нос, как руль у лодки, гордо высился над тонкими губами, что делало его голову похожей на птичью.

— Ну вот еще, — ответил Силин, — я ему свою двойню долго не забуду!

— И хорошо! — обрадовался Стремлев. — Так вы мне насчет убийства, а? Ваш родственник, — вздохнул он, — почтим!

— Великолепная статья, — сказал Силин, — таинственная подкладка, роман. Но…

— Что?

— Меньше трех копеек не возьму, и сколько напишется!

— Степан Иванович! — воскликнул Стремлев. — Где у меня средства? Вон тот каналья может: его отец