И выстрелил Пойгин, вышибая винчестер из рук Аляека. Тот повернулся на выстрел, в глазах его был ужас. Как ненавидел Пойгин эти глаза, всегда в обычное время сонно полуприкрытые, будто этот человек никогда не высыпался. Затекла сине-багровым синяком его щека: зашиб приклад винчестера, в который угодила пуля Пойгина. Винчестер с выщербленным прикладом ударился о камень, отлетел в сторону. Пойгин какое-то время разглядывал оглушенного Аляека с насмешливой задумчивостью, наконец сказал с дерзким великодушием:
— Разрешаю закурить трубку. Но едва шагнешь к винчестеру — убью!
Аляек провел рукой по зашибленному лицу, потрогал языком зубы, сплюнул, окрасив снег кровью.
— Ты мне выбил зубы, — прохрипел он, — вся правая сторона шатается…
— Это неплохо, когда росомаха теряет зубы. Как вышло, что ты промахнулся?
— Я стрелял не в тебя.
— В кого же?
— Почудилась росомаха.
Аляек бросал короткие взгляды на винчестер, который мог в любое время соскользнуть вниз, в ущелье.
— Не смотри на винчестер, все равно не успеешь его поднять, — посоветовал Пойгин со спокойствием человека, которому было совершенно очевидно жалкое бессилие его врага. — А росомаху я тебе сейчас покажу, хотя ты охотился именно за мной, а не за своей сестрой…
— Это еще неизвестно, кому она сестра, — сказал Аляек и полез за трубкой.
Раскурив трубку, он жадно затянулся, затем приложил руку к правой стороне лица, покривился от боли.
— До сих пор звенит в ушах, —-словно бы даже вполне миролюбиво пожаловался Аляек. — Ты мог меня убить…
— Ты хотел меня убить.
— Я стрелял в росомаху.
— Лживые слова от повторения не становятся правдой.
— На, покури… мою трубку.
— Меня стошнило бы, если бы я взял ее в рот. Ну а теперь иди туда, куда я тебе велю. Слева есть трещины в камне. Поднимайся вверх, перелазь. Винчестер не тронь.
Аляек докурил трубку, пошел искать трещины в камне.
Когда перебрались на другую сторону поверженного каменного великана, Пойгин сказал:
— Иди прямо и не оглядывайся. Аляек все-таки оглянулся и спросил:
— Ты что, хочешь убить меня? Обратись к благоразумию, поверь, я стрелял в росомаху. Разве ты не чувствуешь ее запаха?
— Я чувствую твой запах.
Хотя Аляек и готов был для встречи с росомахой, все-таки он обмер от неожиданности, как только наткнулся на нее. Зверь, видимо, дремал до этого; проснувшись, попытался сдвинуться с места, скаля пасть и тихо рыча.
— Ты что с ней сделал? — спросил Аляек, изумляясь неподвижности зверя.
— Вселил в нее ужас перед моим гневом. Я видел ее в образе твоего брата. Так что можешь спросить… не она ли подговорила тебя стрелять в мою голову?
Аляек, будучи не в силах преодолеть страх перед росомахой, медленно обошел вокруг нее, наконец сказал:
— Она сожрала огромного барана, потому и не может двигаться. Да, так бывает. Но почему ты ее не убил? — Тебе этого не понять…
— Я догадался! — вдруг вскричал Аляек. — Ты вошел в сговор с этой покровительницей Ивмэнтуна.
— Если бы я вошел с ней в сговор, я убил бы вонючую, содрал с нее шкуру и душил бы людей, как душит твой брат шкурой черной собаки.
— Зачем ты ее оставил живой? Хочешь, чтобы она сожрала меня?!
— Нет, я хочу, чтобы ты ее понюхал…
Аляек поморщил нос, отвернулся от росомахи. Пойгин заметил, как он все время касается рукоятки ножа, висевшего у него на поясе.
— На нож не надейся… — Пойгин не договорил, вскидывая винчестер. — Лучше брось его себе под ноги, так будет вернее.
— Не слишком ли ты труслив? У тебя в руках винчестер, а ты боишься человека, у которого только нож…
— Я не боюсь, я просто угадываю твои подлые мысли. Аляек притронулся к щеке, выплюнул окровавленную слюну, застонал.
— Брось нож себе под ноги! — еще раз приказал Пойгин.
Аляек опять сплюнул, окрасив снег, медленно вытащил из чехла нож, потрогал ногтем его острие, сказал с недоброй усмешкой:
— Это мой лучший нож. Я мог бы воткнуть его тебе в спину.
— Именно в спину!..
Аляек провел ножом по редкой бородке, соскребая наледь, еще раз тронул ногтем острив и только после этого бросил себе под ноги.
— Ну а теперь пойдем вниз к моим собакам, — приказал Пойгин.
— У меня олени…
— Те самые, на которых ты ночью подъезжал к стаду Майна-Воопки?
— Это не я стрелял по его стаду…
— Ну да, конечно, не ты, видно, стреляла вот эта росомаха…
Пойгин привез Аляека в стойбище черного шамана связанным. На безмолвный вопрос хозяина стойбища он ответил:
— Я заставил твоего брата понюхать росомаху. Вапыскат бросился развязывать брата.
— Если ты еще раз надоумишь Аляека стрелять в меня… я превращу тебя в росомаху, — продолжал Пойгин, усмехаясь тому, что Вапыскат никак не мог развязать ремни на руках брата. — Я уже несколько раз превращал росомаху в тебя, и мне это легко удавалось.
— Проклятый анкалин! — прохрипел Аляек, встряхнув освобожденными руками. Подув на пальцы, потрогал затекшую синевой щеку, пожаловался брату! — У меня шатаются все зубы на правой стороне, не знаю, как я теперь буду жевать мясо….
Пойгин тронул собак и уже издали крикнул:
— Не вздумайте стрелять в меня второй раз. Ваша пуля полетит в обратную сторону — прямо вам в сердце.
Вскоре в стойбище Эттыкая приехал на собаках очоч — начальник, чукча-анкалин, которого называли странным именем Инструктор. Было у него и чукотское имя — Тагро. Совсем еще молодой, этот парень поразил Эттыкая своей независимостью, уверенностью. У него было приятное лицо, еще по-юношески мягкое, на лоб его падала черная челка не по-чукотски подстриженных волос. Он не был заносчивым, но и смутить его оказалось нелегко.
Но самым невероятным было то, что Тагро прибыл не к кому-нибудь, а именно к Пойгину. Вытащив из кожаной сумки бумагу, он с важным видом развернул ее у костра в яранге Эттыкая и протянул Пойгину при общем внимании почти всего стойбища.
— Даю тебе бумагу с немоговорящей вестью о том, что тебя ждут на большом говорении, которое будет в Пе-веке, — торжественно сказал он.
Пойгин долго крутил бумагу, протянул ее Кайти, наконец спросил:
— Как я туда доберусь? Это очень далеко.
— Ты приедешь на культбазу и оттуда отправишься в дальний путь с человеком, которого вы называете Рыжебородым.
Кайти вскрикнула от неожиданности, выронив бумагу едва ли не в костер. Пойгин схватил бумагу,
