Сейчас золотая осень. Каждый раз я говорю, что весна — все-таки самое лучшее время года на Козьем ручье. Или зима. Или лето. Но сегодня, под этим высоким, цвета голубой стали октябрьским сводом над головой, прекрасным и безоблачным, рядом с этой водой, отражающей синеву неба, под этим высоким солнцем, сухо и сонливо жгущим мое лицо и руки, я вынуждена признать, что Козий ручей никогда не будет лучше, чем сейчас. Это самое лучшее время года. Воздух чист хрустальной прозрачностью зимы, ветер обладает мягкостью весны, леса в огне осени, а вода все еще хранит тепло лета. С террасы я могу видеть Хилари, стоящую в воде по коричневую от загара талию и приглашающую Эрла и Рэкуэл последовать за ней. Эрл неуклюже приседает на берегу, подобно старому комику из летнего театра, как сказал однажды Том, но я знаю, что он в конце концов последует за девочкой и покорно подплывет к ней по-собачьи. Рэкуэл, если только ее характер не изменился к лучшему, сердито пострекочет и уйдет к своим малышам под террасу. Малышей всего двое, как я думаю, а может, и больше, а мы считаем, что раз за разом видим одних и тех же. Вдали, в козьем сарае, блеют таггенбурги, требуя свой ужин. Их четверо — три милые козочки и самодовольный молодой козлик, которого мы назвали Сильвестром Сталлоне. Риз и Мартин разыскали их для меня. Козий ручей никогда больше не должен оставаться без коз.

Ручей, конечно, не тот, что был раньше. Он не может без Тома. Я не святая и, возможно, даже недостаточно сумасшедшая. Я все еще против убийства животных и все еще останавливаюсь перед кровью оленей. Но я стараюсь. Я немного тренировалась в танце, немного в песнопении, и я нахожу, что мне действительно до неприличия нравится ходить в лесах голой. А Хилари необычайно восприимчива к вопросам древности. Все это записано у нее в „Истинной истории Тома Дэбни'. Именно эти вещи она писала все те долгие летние дни: все, что помнила. Все, что почувствовала. То, что рассказал ей Скретч в тот последний день. Конечно же, эти записи несовершенны, но они сослужат свою службу до тех пор, пока не вернется Том.

Он скоро вернется из больницы. Скоро. Риз говорит, возможно, до Рождества. Уже сказали, что его выпустят под опеку Клэя или, может быть, даже мою, как он просил. Конечно, это было до того, как узнали, что я оставила работу в колледже и переехала сюда. Возможно, теперь решат, что я сама слишком сумасшедшая, чтобы взять на себя заботу о выздоравливающем помешанном. Страдающий паранойей шизофреник с пироманиакальной тенденцией — такой был диагноз, как я помню. Поэтому, возможно, опекуном будет Клэй, по крайней мере официально. Он это сделает. Он посвятит свою жизнь попытке компенсировать Тому… все. Абсолютно все. Ведь он действительно собирался дать Тому возможность убить его. Он стоял в то утро обнаженный, с венком на голове и ожидал эту ритуальную смерть. Тому будет все равно, под чью опеку его выпустят: так он будет рад выбраться из больницы. Он говорит, что там полно социопатов и расхитителей имущества — ни одного приличного сумасшедшего во всем заведении. Но это значительно лучше, чем тюрьма.

О да, он выйдет, если не умрет от той воды. Не думаю, что он умрет, во всяком случае, это будет нескоро. Никто не видел, чтобы Козий ручей светился с тех пор, как засыпали бассейны. Но, как говорит Том, его самый важный орган может отвалиться. А может, и нет. Для меня это не имеет значения. Когда Том выйдет из больницы, мы будем здесь, Хилари и я. Он прав: я могу видеть его силу. Я видела ее, когда он вошел в ужасную воду ручья, зная, что она может сделать с ним. Думаю, на самом деле я увидела ее раньше. Я не понимаю этого, а может, никогда и не пойму, но я знаю, что он прав. На Козьем ручье должен быть сумасшедший святой. Если его не будет, в мире откроется дыра, через которую просочится все, принадлежащее к братству „Ты', и мир умрет. Вся первозданная природа погибнет. И недавно было очень близко к этому. Очень близко.

Итак, мы останемся и будем ждать Тома и поддерживать порядок. И я научу моего ребенка всему, что она должна знать об этом месте и о мире, и расскажу ей о том, как остро мир нуждается в святых. О том, что их очень мало и мы должны чтить этих людей и заботиться о тех, кто принял на себя это призвание, или уж по крайней мере не делать их долю слишком трудной. Я расскажу Хилари о том, что иногда мы должны до некоторой степени… заменять их.

Я могу научить ее всему этому, и она может это постигнуть. Все-таки она моя дочь.

А мое имя все-таки Диана.