готова — Vive la France et les pommes le terre frites!
Выключив газ, Шинкарев поднялся в рубку. Там было светло, по белому пластику потолка бегали солнечные зайчики. Дрожали стрелки приборов, светился зеленым экран локатора. Сбоку от локатора мерцал жидкокристаллический дисплей GPS, показывающий морское побережье и положение яхты. Судно было далеко в море — берег виднелся лишь узкой полоской, над которой стояли высокие облака. В море было оживленно: шли танкеры, сухогрузы, большой красно-белый паром; на горизонте виднелись силуэты военной эскадры. Господин Ли Ван Вэй передал штурвал Чену, положил ладонь на локоть Андрею.
— Пойдем туда, — кивком головы указал вниз, в направлении салона.
Чен остался на вахте, Ши-фу спустился с Андреем в салон.
— Китайцы едят жареную картошку? — спросил Шинкарев, раскладывая еду по тарелкам.
— Китайцы все едят, — любезно ответил господин Ли Ван Вэй.
Шинкарев разлил водку, оба приветственно подняли запотевшие рюмки.
«Ну что? Говорить хотел, так говори. Чего тянуть-то?»
— Она мертва? — Андрей так и не решил, как ее звать: Пэт, Патриция, Крыса?
Пожилой китаец медленно выпил водку, молча посмотрел себе в тарелку, затем поднял взгляд на Андрея:
— А ты жив?
Понятно. Нарвался на даосского учителя, который «говорит о свете, указывая на тень» — теперь пойдет кружева плести. Ответить в том же духе, что-нибудь типа «как ветка сосны»? Да не мастер он, по соснам-то.
— Да, жив. А что?
— И собираешься жить вечно?
— Нет.
— Налей еще, пожалуйста. Ты хорошо приготовил, спасибо. Твое здоровье! — Китаец снова поднял рюмку. — А как ты хотел бы умереть? Ты думал об этом?
— Думал.
— Когда?
— На войне думал. И в другое время тоже. Но меньше, чем на войне.
— И как же?
— Вы хотите это знать?
— Если ты не против.
— Понимаете, я родился в Сибири...
— Я знаю это.
Загорелое лицо лучилось улыбкой, вокруг глаз собрались морщинки, лишь глаза-щелочки поблескивали холодной чернотой.
«Ну, понятно. Еще б ты не знал!»
— Так вот, если бы я мог выбирать... наверное, так: сначала прожить долго. Потом узнать, что болен чем-то и нормально жить уже не способен. Или не болен, неважно. Короче, приехать домой, сходить в церковь, в баню. Взять с собой пару бутылок водки для анестезии и ночью, в мороз уйти в тайгу. Пройти, сколько сможешь, потом сесть или лечь в снег. Мягко отключиться и исчезнуть в тайге, чтобы весной уже ничего не нашли. Умереть, как зверь. Раствориться.
— Как зверь?
«Как пьяный зверь. Свинья? Говорят же: «напился как свинья». Впервые высказанная вслух, давняя мысль показалась полной ерундой.
— Это хорошая смерть? — все-таки спросил Андрей.
«Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы лучше к ней приготовиться». К. Прутков. Вот так надо говорить, если уж взялся.
— Нет. Не думаю, что хорошая, — качнул головой китаец.
— Почему? Самоубийство? Привязанность? Я придумал себе смерть и теперь буду стремиться только к ней, опасаясь смерти как таковой, во всех остальных ее видах? Или дело в водке?
— Может быть, тебе не понадобится водка. А сейчас выпей, если хочешь.
Странно, у Андрея исчезло желание спорить о Крысе. С этим пожилым китайцем можно было говорить о гораздо более важных вещах. Но предложение выпить вернуло к реальности, в том числе к взрыву виллы. «Третья рюмка, между прочим. Третий тост».
— Выпить в память о Крысе?
— Нет. Зачем?
— Если она жива, я хочу жить с ней, — твердо сказал Шинкарев. — Это моя женщина! Вот так.
— Твоя женщина? — мягко улыбнулся господин Ли Ван Вэй. — Ты ее купил? Украл?
— Нет.
— Взял в плен? Может быть, освободил из плена?
— Нет.
— Как она может быть твоей?
Твердость тона Шинкарева словно проваливалась куда-то, без всякого сопротивления. Словно удар, встретивший пустоту. Обычно за таким ударом следует жесткий захват со стороны противника. Но это если противник боец. А если он мудрец? Ши-фу, Мастер, или как его там?
— Ты хорошо приготовил, вкусно, — повторил китаец, поднимаясь. — Сейчас спустится Чен, а мне пора на вахту. Значит, твоя женщина? Твоя? — переспросил он, удивленно подняв брови.
Ши-фу вышел на корму, Андрей сидел в салоне. «Вот черти узкопленочные! Ладно, хоть жив остался». Кстати, да. За наглость выкинули бы в море, акулам на корм, и концов не найти!
***
На шоссе, ведущем в горы, выстроилась колонна двухэтажных комфортабельных автобусов с нарисованными бело-красными китайскими воротами на бортах. Рядом с ними стояла рота десантников местных ВВС в полном вооружении. Поодаль четверо сверяли списки.
Рахим в джинсах и белой футболке, китайский дипломат во всем темном, американский полковник — представитель миротворческих сил, одетый в «пятно», и американский же полковник Кеннет Паркер в штатском.
Элизабет, в элегантном сером костюме, с карточкой МММ на лацкане, стояла чуть поодаль, в группе корреспондентов.
Из-за деревьев показалась большая группа мужчин, одетых по-курортному, во все легкое и светлое. Они приближались, небрежно помахивая удочками, фотоаппаратами, яркими сумками. Задерживаясь возле китайского посла, мужчины расписывались, каждый напротив своей фамилии, затем неторопливо проходили в автобусы.
На Бороде были черные очки, широкие шорты лимонного цвета, белая майка с надписью «Greenpeace»; на мощных волосатых ногах — пластмассовые шлепанцы и белые теннисные носки.
— Встретимся еще с тобой, сучонка, — процедил он, проходя мимо Элизабет.
Есаул прыгал на одной ноге, опираясь на плечи двух парней. Другая нога была в бинтах.
— Газета «Вашингтон таймс», — поднесла ему микрофон Джейн, откидывая с лица прямые светлые волосы. — Что вы можете сказать о своей поездке в джунгли?
— Очень увлекательно, мэм, — ответил Юрий по-английски. — Но в джунглях на нас напали... — задумался, — дикие макаки!
— И что?
— Как напали, так и отпали. Сходи, посмотри, до сих пор там лежат.
Джейн быстро достала карту:
— Вы не покажете, где это? Где? — возбужденно переспросила по-русски.
— Где, где... В Караганде!
Есаул поскакал дальше, довольный ответом. Наконец все подписи оказались сверены с паспортами, все люди расселись в автобусах. Охрана колонны, состоящая из спецназа местных военно-воздушных сил, заняла места в бронетранспортерах. Полковник Паркер
