«Хаммер», таким образом, чтобы его можно было принять за машину сопровождения. Похоже, пассажиры нескольких темных джипов, на большой скорости промчавшихся мимо, ничего не заподозрили.
— И они туда же? — спросил Андрей.
— Кто именно? — Чен едва заметно напрягся при появлении джипов.
— Военные. А кто еще?
Андрей заметил, как Чен слегка откинулся назад, словно хотел вжаться в жесткую спинку сиденья и отвести голову подальше от окна. «А эти кто такие? Из города? За нами?» — подумал Андрей про людей, сидевших в джипах, но уточнять не стал.
— Ну да, военные, — неохотно ответил Чен. — Конечно, все туда.
— А обратно?
— А вот обратно не все. Как обычно.
Подъем долго тянулся вверх, тени от леса и придорожных скал, все удлиняясь, частыми полосами пересекали шоссе. С перевала показалась блестящая полоска моря и сразу пропала, снова пошел длинный спуск, кружение по серпантинам, перелеты над ущельями по легким решетчатым мостам. Все сильнее краснели облака, густели тени. Наконец горы отступили, а машина, выкатившись с последнего уклона, на большой скорости пошла по ровной прямой дороге вдоль прибрежной полосы, застроенной двух- трехэтажными виллами. Ухоженные дворики окружала пышная зелень, в разрывах живых изгородей мелькали подстриженные газоны, дорожки, вымощенные кирпичом, дорогие машины под навесами.
Все это очень не вязалось с военной колонной, которая, тем не менее, никуда не делась — все так же шла позади, спускаясь в долину.
«Подъезжаем, что ли? А неплохо они тут устроились. Неплохо устроилась Крыса».
На закатно-красном море, которое неподвижно лежало за полосой вилл, виднелось несколько яхт и чуть дальше остроугольный силуэт военного катера. Приближался новый горный кряж, замыкающий долину. Шоссе уходило от моря, начиная новый подъем.
— Тормози! — резко скомандовал Чен водителю. — Выходи, быстро! — обернулся он к Андрею.
Машина притормозила, потом пошла дальше, на подъем, а Чен с Андреем, выскочив на малом ходу, скрылись в узком проезде, за высокой живой изгородью. Позади раздался гул проходящей военной колонны, затем все стихло.
Глава шестая
Проезд сворачивал к морю. С двух сторон поднимались высокие живые изгороди, над которыми возвышались кипарисы; их плотные черно-зеленые кроны были тронуты багрянцем заката. В тени деревьев сгущались сумерки, стало прохладнее. Сзади по шоссе прогудела машина, и снова наступила тишина, лишь под ногами поскрипывал темно-красный утоптанный песок. В конце проезда немного посветлело — открылась небольшая квадратная площадка перед воротами из широких досок. За воротами поднимались белые стены двухэтажной виллы, сейчас подсвеченные нежно-розовым. Ступенчатые стены упирались в серую скалу, над которой поднимался крутой склон, заросший густым лесом.
Перед воротами стояли две машины: золотистый спортивный «Порше» — низкий, словно приплюснутый, с широкими, массивными колесами и странный для такого места потрепанный белый джип с красным крестом на дверце и окружающей его надписью «US Red Cross»[12].
«А этот откуда? — подумал Андрей, глядя на белую машину. — Та, вторая, на нем катается?»
— Вот мы и на месте. —Чен отворил ворота и направился к дому.
Вдоль дорожки, вымощенной плитами рваного черного камня, росли розы: алые и пурпурные, бархатно темнеющие в своей таинственной спиральной глубине. Ароматы цветов, солоноватый запах и легкий шум моря в вечерней прохладе, отчетливый стук камня под ногами, оранжевый свет заката — все придавало ситуации какую-то значительность, щекотало нервы, подпружинивая шаги, быстрее перегоняя кровь в застоявшихся мышцах.
У Андрея стиснуло грудь, стало сухо в горле. «И, а, сан, сы, у», — сосчитал он про себя по-китайски до пяти. Лет десяти от роду Андрюша Шинкарев прочитал в двадцатикопеечной книжке совет: в трудных ситуациях считать про себя. На освоение такой психотехники (а это психотехника) ушло лет двадцать; он сделал счет своей внутренней мантрой, вписывал его в джазовые ритмы в кабаках, считал фрикции, занимаясь любовью. Лет пять назад стал считать по-китайски, а когда понял, что способен делать это в любой, даже самой сложной ситуации, почувствовал себя немного «нелюдью». Таков удел всех, кто играет с собственным сознанием. Но от счета отказываться не хотел, как не хотел отказываться и от Крысы, до которой оставалось не больше десяти шагов.
Терраса перед входом была вымощена тем же черным камнем, что и дорожка в саду. На каменном полу стоял бело-голубой шезлонг, рядом — несколько желтых роз в круглой стеклянной вазе. Над дверью пристроился кубик из белой пластмассы с колпачком матового стекла.
«Сенсор. Автоматически включает свет, реагируя на движущийся объект. А розы-то не со двора; где- то тут, наверное, и желтые растут. Сейчас увидим девушку. Спокойнее: выдох-вдох, выдох-вдох...»
— Та-джа-хо!
окликнул Чен, войдя в широкий белый холл. Пол его был выложен кирпично-красной плиткой, до блеска натертой воском.
— Чен хо!
глубины дома. — Проходите сюда!
Голос был глуховатый, но высокий, игравший явно французскими тонами. Пол из красно-коричневой плитки вел из холла в гостиную. Войдя туда, Шинкарев осмотрелся: на полу белый ковер с длинным ворсом, у окна белый рояль с букетом алых роз в хрустальной вазе. Одна стена была целиком стеклянной, разделяясь лишь узкими белыми колоннами; за ней виднелось море. Стена напротив входа представляла собой дикую, но тщательно вычищенную скалу, с закопченным квадратом камина. Над камином висела узкая китайская картина: размытые малиновые пионы на белом поле. «Сколько белого... Чей же это вкус? Уж явно не
— Нравится?
Все тот же женский голос прозвучал откуда-то сбоку. Андрей с Ченом обернулись. В просторной кухне, соединявшейся с гостиной, перед хромированной мойкой стояла молодая женщина, видимая, пока не привыкли глаза, лишь черным силуэтом в закатном свете. Свет лился из широкого стеклянного эркера, выходившего в сад. Женщина что-то делала у мойки, не выпуская из левой руки длинного бокала.
На вид ей было от двадцати пяти до тридцати, фактически же — двадцать восемь. Худощавое лицо покрывал ровный загар; закатный свет обрисовывал невысокие, но четко вылепленные скулы, выступающий подбородок, узкий, прямой нос. Серо-голубые глаза были полускрыты прядями мягких каштановых волос, немного выгоревших на солнце. Взгляд, насыщенный деликатным, накрепко прирученным эротизмом, на какую-то секунду стал жестким, затем снова смягчился, хорошо гармонируя со сдержанной улыбкой, играющей на тонких, изящно вырезанных губах. Прямые плечи казались узкими, девичьими, но талия широковатой, вполне женской; таким же был и круглый зад. А вот бедра были крепкими, с ясно выраженными мышцами — обтягивающие черные брюки это хорошо показывали. Черная футболка с белым китайским иероглифом обводила невысокие груди, приоткрывая полоску загорелого живота, чуть выступавшего над брюками.
Такой была Патриция, или, как ее еще звали, Крыса. Чен именно так и обратился к ней:
— Ну здорово, Крыса! Давно не виделись!
Китаец дружески обнял женщину за плечи, та чмокнула его в щеку:
— Хай, Чен, дорогой!
Затем обратилась к Шинкареву:
