Дойл кивнул.

— Я запрашивал другие группы. Сколько, по-вашему, людей Оламона находится неизвестно где?

Ответа на этот вопрос никто из нас не знал, да, по-моему, Дойл и не рассчитывал его услышать.

Если от моего родного квартала поехать на юг и пересечь реку Непсонет, то окажетесь в Квинси, месте, которое поколение моего отца долго воспринимало как перевалочный пункт для ирландцев достаточно состоятельных, чтобы покинуть Дорчестер, но недостаточно богатых, чтобы поселиться в Милтоне, фешенебельном предместье в нескольких километрах к северо-западу от Квинси, населенном потомками выходцев из Ирландии, в домах которого квартиры имели по два туалета сразу. Если ехать дальше на юг по Интерстейт-93, непосредственно перед Брайантри, на западе увидите несколько песчано- коричневых холмов, которые, как всегда кажется, того и гляди обвалятся.

Именно в этих холмах великие старцы из Квинси былых времен обнаружили гранит столь богатый черными силикатами и матовым кварцем, что он, должно быть, сверкал у них под ногами, как ручей, дно которого усыпано алмазами. Первую коммерческую железную дорогу здесь построили в 1827 году, и первый ее рельс на холмах под Квинси крепили к земле костылями, которые в ней держались непрочно, и к шпалам металлическими болтами, чтобы можно было перевозить гранит к берегу Непонсета, где его грузили на баржи и отправляли в Бостон или вниз по течению к Манхэттену, Новому Орлеану, Мобилу или Саванне.

Этот гранитный бум, продолжавшийся столетие, оставил после себя сооружения, неподвластные времени и моде — солидные библиотеки и правительственные здания, впечатляющие своей высотой церкви и тюрьмы, которые не допускали в себя со свободы ни шума, ни солнечного света, ни надежды на побег, здания таможен по всей стране с монолитными желобчатыми колоннами и памятник на Банкер-Хилл. На месте же добытого камня остались в земле карьеры. Глубокие. Широкие. Карьеры, которые заполняли только водой.

Со временем добыча гранита сошла на нет, каменоломни стали излюбленным местом свалок почти для всего: краденых машин, старых холодильников и духовок, трупов. Каждые несколько лет, когда, нырнув со скалы, в таких водоемах вдруг исчезает ребенок, или осужденный на пожизненное заключение в Уолпоуле[27] рассказывает полиции, что столкнул с прибрежной скалы шлюху, которую с тех времен как раз никто и не видел, залитые водой карьеры начинают прочесывать. Тогда в газетах появляются топографические схемы и данные подводной фотосъемки, на которых видны горные хребты, скалы, яростно расчлененные и будто бы извергнутые землей из собственных недр, из глубин торчат какие-то зазубренные иглы, на тридцатиметровой глубине вдоль среза скалы, как призраки Атлантиды, громоздятся утесы.

Иногда находят и тела. Иногда — нет. В воде карьеров иногда почему-то взмучивается черный осадок, случаются необъяснимые и внезапные изменения подводного рельефа, возникают не нанесенные на карты многочисленные уступы и трещины, которые выдают свои тайны так же редко и неохотно, как Ватикан свои.

Мы продирались вверх по откосу старой железной дороги, обламывая ветки, грозившие ударить по лицу, выпутывая ноги из высокой травы, спотыкаясь в темноте о камни, едва не падая на их скользкой поверхности и чертыхаясь себе под нос. Я все думал о том, что, были бы мы пионерами-первопоселенцами, пытавшимися пройти через эти холмы к водоему по другую сторону Блю-Хиллс, нас бы давно уже не было в живых. Какой-нибудь медведь, или рассвирепевший лось, или отряд воинов-индейцев отправил бы нас на тот свет, чтобы не нарушали покой природы.

— Попробуйте погромче, не стесняйтесь, — сказал я Бруссарду, когда он поскользнулся в темноте, ударился голенью о валун и потом поднимался так долго, что впору было этому валуну еще добавить.

— Э, — ответил он, — я вам что, Иеремию Джонсона[28] напоминаю? Последний раз на природе я был пьян, занимался сексом и к тому же мог видеть шоссе.

— Занимались сексом? — сказала Энджи. — Бог ты мой!

— Имеете что-то против секса?

— Имею кое-что против насекомых, — сказала Энджи. — Такая пакость.

— Правду говорят, что запах от занимающихся сексом в лесу привлекает медведей? — спросил Пул.

— Тут уж давно никаких медведей не осталось.

— Как знать, — сказал Пул, посмотрел в сторону темневших деревьев, поставил сумку с деньгами себе под ноги, достал из кармана носовой платок, промокнул пот на шее, утер раскрасневшееся лицо, надул щеки и шумно выдохнул. Потом несколько раз сглотнул.

— Все нормально, Пул?

Он кивнул.

— Порядок. Просто форму потерял. И еще… да, старею.

— Хотите, кто-нибудь понесет сумку? — спросила Энджи.

Пул состроил гримасу, означавшую, что в этом нет необходимости, поднял с земли ношу и указал вверх по склону.

— «Снова ринемся, друзья, в пролом».[29]

— Это же не пролом, — сказал Бруссард, — это холм.

— Я Шекспира цитирую, невежда. — Пул оторвался от дерева и тяжело пошел в гору.

— Тогда надо было сказать «Корону за коня»,[30] — заметил Бруссард. — Это уместней.

Энджи несколько раз глубоко вздохнула, Бруссард — тоже, они переглянулись.

— Старые мы стали.

— Да, стареем, — согласился он.

— Думаете, пора на покой?

— Я бы с удовольствием. — Он улыбнулся, согнулся и еще раз глубоко вдохнул. — Жена моя попала в автомобильную катастрофу прямо перед свадьбой, переломала себе кости. Медицинской страховки не было. Представляете, сколько стоит лечение переломов? Господи, да чтобы на пенсию выйти, мне сначала придется с ходунками за преступниками погоняться.

— Кто-то сказал «ходунок»? — переспросил Пул и посмотрел на крутой склон. — Ходунок сейчас был бы кстати.

Мальчишкой я несколько раз ходил этой тропой к заполненным водой карьерам Грэнит-Рейл и Суинглс. Вообще-то здесь была запретная зона, ее, разумеется, охраняли люди комиссии Метрополитен Дистрикт, но в сетчатой изгороди, если знать места, всегда находились дыры. Кроме того, можно было принести кусачки и проделать себе персональный лаз. Охранников снабжали плохо, и, будь их тут даже целая армия, патрулировать десятки карьеров и уследить за сотнями детей, стремившихся к ним в невыносимый летний зной, они все равно бы не смогли.

Так что на этот склон я уже лазил. Пятнадцать лет назад. При свете дня.

Сейчас все было несколько иначе. Во-первых, я был совсем не в той форме, что в подростковом возрасте. Слишком много набил себе синяков, слишком много ходил по барам, на работе претерпел чересчур много столкновений с людьми и бильярдными столами, а однажды ветровое стекло и дорога остались ждать меня по ту сторону границы бытия и небытия. Короче говоря, все у меня похрустывало, болело или ныло, как у старика или профессионального игрока в американский футбол.

Во-вторых, как и Бруссард, я был не совсем Гризли Эдамс.[31] Обходиться без асфальта и хорошего гастрономического магазина я могу, но не бесконечно. Раз в год с семьей сестры поднимаюсь на гору Рейниа на севере штата Вашингтон. Четыре года назад меня силой заставила пойти в поход по штату Мэн одна женщина, считавшая себя любителем природы и натуралистом, поскольку покупала себе кое-что в армейских магазинах. Поход планировался на три дня, но выдержали мы всего один вечер, пока не израсходовали баллончик с репеллентом, после чего сбежали к белым простыням