Она покачала головой и стала чуть левее, направляя оба фонарика на стену. Я поставил ногу на нижний выступ и раза два налег на него, проверяя, выдержит ли. Убедившись, что опора надежна, я глубоко вздохнул и, опираясь ногой на выступ, ухватился рукой за следующий. Пальцы попали в смесь глиняной пыли, песка и каменной соли, я не удержался и упал на задницу.

— Хорошая попытка, — сказала Энджи. — У тебя определенно наследственная предрасположенность ко всему, что связано с атлетикой.

Я поднялся, отряхнул пыль с пальцев, размазал ее по джинсам, хмуро посмотрел на Энджи, попробовал еще раз и снова упал на задницу.

— Публика, однако, начинает нервничать, — заметила Энджи.

В третий раз мне удалось зацепиться пальцами за выступ и провисеть на нем добрых секунд пятнадцать.

Я посмотрел на неприступную стену. Энджи посветила двумя фонариками мне в лицо.

— Можно мне? — сказала она.

Я взял фонарики и посветил на стену.

— Сделай одолжение.

Она сделала несколько шагов назад, смерила стену взглядом, сделала несколько приседаний, размяла поясницу и пальцы. Я еще не успел понять, в чем состоит план действий, как Энджи выпрямилась, разбежалась, на полной скорости уперлась ногой в нижний уступ, зацепилась правой рукой за верхний, легкое тело подтянулось еще на полметра, и она забросила левую руку на верхний край стены. Оторвись она от земли на несколько сантиметров раньше, врезалась бы в гранит, как Коварный Койот[32] в дверь с картинкой.

Так, прижавшись к граниту, она повисела с полминуты, как будто ее туда забросили.

— И что теперь будешь делать? — спросил я.

— Думала повисеть тут некоторое время.

— В твоем голосе мне слышится сарказм.

— Неужели заметил?

— Замечать сарказм — один из моих талантов.

— Патрик, — произнесла она тоном, который мне сразу напомнил маму и нескольких монахинь, с которыми мне довелось сталкиваться. — Подойди и подтолкни.

Я сунул один фонарик за пряжку ремня так, чтобы он светил мне в лицо, другой в задний карман джинсов, стал под Энджи, подставил обе руки ей под пятки и попробовал поднять. Фонарики, наверное, весили больше, чем она. Я поднял руки вверх, распрямил их, и в этот момент Энджи взмыла на стену, и ее пятки оторвались от моих ладоней. Она обернулась, стоя на четвереньках, посмотрела на меня сверху вниз и протянула руку:

— Готов, олимпиец ты мой?

Я кашлянул в ладонь.

— Ну и стерва.

Она убрала руку и улыбнулась.

— Что это было?

— Сперва, говорю, надо убрать фонарик в задний карман.

— А. — Она снова протянула вниз руку. — Это конечно.

Взобравшись, мы рассмотрели скалу, одна из сторон которой представляла собой покоренную нами стену. Она была гладкой, как шар для боулинга, и по крайней мере на расстоянии метров двадцати от нас совершенно цельной. Я лег на живот, заглянул за ее край и посветил фонариком: гладкая поверхность скалы отвесно уходила в воду, до которой было метров двадцать.

Мы находились примерно на полпути к северной оконечности карьера. Прямо напротив нас на противоположной его стороне был ряд уступов и утесов, исписанных граффити, и даже случайно оставленный вбитый скалолазами крюк. Вода в луче фонарика у основания скалы мерцала, как поверхность шоссе в летний зной. Это был тот самый памятный мне бледно-зеленый цвет, только с чуть более выраженным молочным оттенком, хотя я знал, что цвет воды легко меняется. Водолазам, искавшим здесь тела прошлым летом, пришлось прекратить поиски из-за плотной взвеси и недостатка света на глубинах более сорока пяти метров, что ограничивало видимость до полуметра. Я повел лучом по воде к нашей скале, и он высветил помятую пластинку с автомобильным номером, плававшую на зеленой воде, кусок древесного ствола, частично изгрызенный животными так, что он напоминал пирогу. Потом в луч на мгновение попало что-то округлое цвета человеческого тела.

— Патрик, — сказала Энджи.

— Погоди секунду. Посвети-ка сюда. — Я перевел луч правее, туда, где только что видел что-то округлое цвета человеческой плоти, но теперь там была лишь зеленоватая вода.

— Энджи, — сказал я, — скорей, ради бога!

Она легла на скалу рядом со мной и посветила туда же, куда и я. На расстоянии почти двадцати метров луч, конечно, был недостаточно ярок. Круги света от наших фонарей двигались параллельными курсами, как пара глаз, методично освещая одну полосу воды за другой.

— Что там?

— Не рассмотрел. Может, камень?

Под лучом моего фонарика оказался кофейного цвета кусок бревна, потом снова пластинка с номером, смятая как будто в порыве гнева могучими руками человека.

Может, это и правда был камень. Белый свет, зеленая вода, окружающая чернота — мало ли что могло показаться. Если бы это было человеческое тело, мы бы его уже нашли. Кроме того, тела не плавают. По крайней мере, в карьерах.

— Вот тут что-то.

Я направил свет фонарика туда, куда светила Энджи, и два луча осветили свернутую на сторону голову и мертвые глаза куклы Аманды, Горошины. Она плыла на спине по зеленой воде в промокшем грязном платье из материи в цветочек.

«О господи, подумал я. Только не это».

— Патрик, — сказала Энджи. — Она может быть там.

— Погоди…

— Она может быть там, — повторила Энджи, и я услышал, как она, перекатившись на спину, пытается, скребя каблуком о скалу, снять ботинок с левой ноги.

— Энджи, погоди. Мы же должны…

На противоположной стороне карьера среди деревьев позади скал прогремел выстрел. Вслед ему среди ветвей замелькали вспышки белого и желтого.

— Пошевелиться не дают, — прокричал Бруссард в уоки-токи, — немедленно пришлите подкрепление! Повторяю: немедленно пришлите подкрепление!

Осколок мрамора отскочил от скалы мне в щеку, потом вдруг деревья у нас за спиной загудели, посыпались ветви, пули, высекая искры, отлетали от скал совсем рядом с нами.

Я откатился от края и схватил уоки-токи.

— Говорит Кензи. Нас обстреливают. Повторяю: нас обстреливают с южной стороны карьера.

Я откатился еще дальше в темноту, потом увидел фонарик, оставленный у края и по-прежнему светивший в сторону противоположного берега. Кто бы ни вел огонь оттуда, целились, видимо, рядом с источником света.

— Ты ранена?

Энджи покачала головой:

— Нет.

— Я сейчас.

— Куда?

Новая очередь ударила в скалы и деревья позади нас, я затаил дыхание и стал ждать прекращения огня. Наконец наступила зловещая тишина, я пополз в темноту и тыльной стороной кисти толкнул фонарик, он скатился со скалы и упал в воду.

— Господи, — сказала Энджи, когда я дополз к ней. — Что нам теперь делать?