осторожно встала. Черные Шторы потянулись было к ней, но, прошептав защитное заклинание, девочка пустила в них зеленую искру и вышла из комнаты. Вскоре в гостиной появились Баб-Ягун и Ванька Валялкин. Внук Ягге натянул на себя мудреный балахон самого злодейского покроя с таким капюшоном, что в нем можно было спрятать не только его круглощекую голову со встопорщенным ежиком волос, но при необходимости еще и рыцарский шлем с плюмажем. Что касается Ваньки, то он вообще не переоделся, оставшись все в той же неизменной майке. На ходу Валялкин дожевывал котлету — единственное, что умела готовить его увечная самобранка, не считая соленых огурцов.

Спустившись по лестнице, они проскользнули мимо полоски огня в Зале Двух Стихий. Теперь, когда волос был разрублен, свет и тьма не были разделены так четко, как прежде: во многих местах огонь будто выцвел и ослаб. Там, где это произошло, со стороны тьмы пытались прорваться неясные темные тени. На невидимый барьер с резким писком налетали нетопыри, а по углам мерцали зловещие желтые глаза, погасавшие в одном месте, но тотчас вспыхивающие в другом. Сияющие жар-птицы на светлой стороне тревожно хлопали крыльями и распушали хвосты, разбрызгивая во все стороны радужные искры.

Чутко прислушиваясь к каждому шороху, друзья добрались до преподавательского этажа, где, внезапно выплыв из стены, путь им преградило привидение стонущей дамы в шляпке с розочками.

— Прекрасная ночь, дорогие мои. Как ваше здоровье? — заламывая руки, надрывно спросила она.

Таня хотела ответить, но Баб-Ягун дернул ее за руку:

— Тшш! Не вздумай с ней заговорить! Это же Недолеченная Дама! Если ей сказать хоть слово, она всю ночь не отцепится!

— Почему вы молчите? Я же спросила: как ваше здоровье? Неужели так трудно ответить? — укоризненно переспросила Дама. Ее бледное, наполовину прозрачное лицо выражало благородное недоумение.

Тане стало неловко, и, несмотря на предупреждение Баб-Ягуна, она буркнула: «Нормально». В тот же миг лицо Дамы переменилось. Оно раздулось до размеров хорошего арбуза, рот стал широким, как щель почтового ящика, и из него, как из пулемета, посыпались слова:

— Нормально? Как вам не стыдно! О, а вот вы знаете... мое здоровье ужасно... Сегодня весь день у меня прыгает давление, а после обеда стали неметь ноги. Я так думаю, это не к добру. Кто-нибудь должен обязательно умереть в самое ближайшее время. Вот увидите! Когда у меня немеют ноги, обязательно кто- нибудь умирает. А пока хотите посмотреть на мое горло? Я уверена, вас растрогает, какое оно красное...

— Бежим! — завопил Ванька, и они рванули по коридору. Недолеченная Дама, не отставая, летела следом и заунывно жаловалась на свои недуги, умоляя то пощупать ей пульс, то взглянуть, какой вялый у нее язык.

Наконец, уже почти у самого кабинета профессора Клоппа, Недолеченная Дама отстала и втянулась в стену, на прощанье назвав их черствыми тупицами.

— Зачем ты с ней заговорила? — накинулся на Таню Баб-Ягун. — Я же тебе русским языком говорил: ничего ей не отвечай!

— Я подумала: она обидится! — смутилась Таня. Баб-Ягун вновь стал надуваться, явно собираясь высказаться, но Ванька Валялкин решительно оборвал его:

— Ладно, Ягун, перестань голосить! Надо по-быстрому заглянуть к Клоппу и уходить отсюда, пока Недолеченная Дама кого-нибудь не привела. Да и вообще: Дама еще не самый плохой вариант. Она совершенно не запоминает лиц, и к тому же в голове у нее каша... Натолкнись мы на Поручика, было бы впятеро хуже.

Попасть в кабинет к Клоппу оказалось совсем непросто. Хотя дверь была не заперта, ручка с потрясающей ловкостью ускользала от ладоней, а сама дверь, словно от хохота, дрожала мелкой дрожью.

— Вот свинство! Да тут защитное заклятие, да еще какое мощное! Нам туда не пробраться! — разочарованно прошипел Баб-Ягун.

— Погоди, дай теперь я! — Таня отстранила его и, шепнув «Туманус прошмыгус», толкнулась в дверь спиной.

Из ее кольца вылетела искра, а в следующий миг она поняла, что находится уже внутри.

— Кошмар! А искра-то была красная! Я выполнила заклинание черной магии! Все! Падаю в обморок! — в ужасе воскликнуло кольцо.

— Падаешь, так падай! Только помолчи! — огрызнулась Таня.

— А ты меня не торопи! Ишь какая торопыга нашлась! Когда захочу, тогда и упаду! — обиженно заявил перстень и то ли правда упал, то ли сделал вид.

Кабинет профессора Клоппа был темным и мрачным, без единого окна. Куда больше он походил на обычный чулан. В застоявшемся воздухе разливался затхлый запах. Справа стоял шкаф с журналами успеваемости «темного» факультета, в котором Клопп исполнял функции декана. Несмотря на то, что шкаф был заперт на несколько сильных заклятий, журналы в нем подпрыгивали, и, просачиваясь между страниц, наружу выплывали чернильные пятна, складывающиеся в воздухе в слова.

'Поведение за четверть:

Рита Шито-Крыто. Вредности много, злобности мало!

Демьян Горьянов. Превосходный мерзкий характер!

Рома Кисляков. Недостаточно мстительности!

Семь-Пень-Дыр. Драчлив, но лежачего не бьет! Дополнительные упражнения по оподлению.

Гробыня Склепова. Замечательная накостливость, чудесная лживость! Умница!'

Таня внимательно оглядела все углы в поисках грифа, но птицы с голой шеей нигде не было. Правда, за шкафом она обнаружила насест, под которым валялось несколько темных перьев, измазанных тошнотворно пахнущим пометом.

Не решившись подойти к столу, вокруг которого мелкими искорками потрескивали мощные черномагические заклятия, Таня хотела осторожно выскользнуть из кабинета, но тут на глаза ей попалось огромное зеркало, завешенное зеленоватым покрывалом.

Девочка подошла и хотела приподнять его, но не успела. Покрывало соскользнуло само. Одновременно справа и слева вспыхнуло по длинной желтой свече. Таня взглянула в стекло, ожидая увидеть там свое отражение, но матовая поверхность зеркала ничего не отражала. Оно оставалось пустым, как гладь ночного озера. И лишь изредка в глубине клубился неясный белый туман. Таня хотела уже отойти, но тут с той стороны стекла одновременно вспыхнули несколько огоньков. Кто-то приближался из мрака, выплывали потрескавшиеся серые стены. Не те, что были в кабинете Клоппа, а совсем другие — тесные, влажные, расположенные, видно, где-то очень глубоко под землей, даже не в подвалах Тибидохса. Гулкие шаги далеко разносились по пустым коридорам. Таня увидела длинную процессию нежити. Маленькие мохнатые существа несли массивный каменный гроб, в котором лежала отвратительная старуха с костистым лицом. Под тяжестью гроба нежить могла сделать лишь несколько десятков шагов, потом она падала без сил и замирала на полутемными бесформенными комками, но тотчас новые носильщики приходили им на смену и упорно тащили его дальше.

У Тани сжалось сердце. Родинка на кончике носа — след давнего укуса — запульсировала огненной болью. Девочке казалось, что она то сжимается до размеров песчинки, то становится крупной и набухшей, как фасолина.

Неожиданно процессия остановилась. Нежить развернула гроб к Тане. Отвратительная старуха села в гробу, и ее горящий ненавистью взгляд уперся прямо девочке в лицо. Таня ощутила, что не может даже отвернуться. Не моргая, она смотрела, как старуха достает из гроба большие песочные часы, по которым тонкой струйкой сбегает черный песок. Песка оставалось уже совсем немного, меньше половины.

— Уже скоро! — сказала старуха, улыбаясь мертвыми губами. — Жди меня, малютка Гроттер! Скоро я получу то, что принадлежит мне!

Процессия медленно и важно прошествовала мимо стекла и скрылась в дальнем коридоре. Свечи в руках у нежити погасли, а там, где был гроб, вспыхнули точно сотканные из голубоватого огня буквы: «Отдай то, что ты прячешь!»

Когда буквы растаяли, Таня ощутила, что вновь может двигаться. Не накинув на зеркало покрывало,