Кулойский канал, там, где когда-то пролегал древний волок, мы прошли более-менее спокойно, а дальше началось...

Помню, летом в этих местах — правда, это было лет десять назад — я видел довольно крутые откосы, увенчанные шапками осиновых зарослей, и смотреть на них приходилось задрав голову. А сейчас мы плыли среди этих зарослей — и никакого намека на откосы. Кусты, пни и коряги плотным кольцом окружили реку, и казалось, что наша дорога сейчас упрется в них, остановится и прекратит свой бег. «Ильмень» и «Печора» неуклюжими утюгами лавировали среди ольхи и ивы. На первый взгляд все оставалось на своих местах — и вода, и кусты, и деревья. Но где Кулой, где фарватер?

По лесному разливу, как пьяный разбойник, метался ветер и делал с нашими суденышками что хотел: рвал снасти, тащил на мели, захлестывал борта. Безостановочно шел дождь, заставляя вжиматься в сиденья. С надрывом ревел мотор, взбаламучивая тину. И дважды на большой скорости «Ильмень», ведомый одесситом Михаилом Сливченко, с полного маха угодил в кусты. Да так прочно застрял в них, едва не сломав мачту, что Мише пришлось вспомнить несметное множество слов-самородков из золотого запасника...

Горемыка-«Ильмень» и нестареющая «Печора»

Пришла пора познакомиться с участниками экспедиции. Потому что едва ли не главная цель любого путешествия — это человеческие контакты.

Экипаж лодьи «Печора» — ребята из Нарьян-Мара — сложился еще в прошлом году во время первого этапа экспедиции — из Новгорода в Архангельск и потому в адаптации не нуждался. Несмотря на разницу в возрасте, нарьян-марцы все делали прочно, основательно, а главное — ровно, без шалой показной дерзости, и понимали друг друга без слов. Мотор слушался их буквально с полунамека; работали они, как пальцы одной руки.

Капитан «Печоры» Валера Шишлов — матерый речной волк, а по профессии — детский врач. Слава Корепанов — начальник отдела кадров геологоразведочной экспедиции, по образованию — историк. Находчивость и выносливость не раз помогали им выйти сухими из передряг, в которые они попадали во время своих странствований по Крайнему Северу и Заполярью.

Однако душой этого маленького коллектива был, несомненно, Альберт Степанович Зобнин, по кличке Дедко, походник божьей милостью и домашний философ, излазивший ненецкую тундру вдоль и поперек и таивший под бородатой внешностью накопленные жизнью премудрости. Присловья и прибаутки, были и небылицы так и сыпались из него. Словом, у «печорцев» наблюдался безусловный рефлекс, когда один, не покушаясь на чужую индивидуальность, дополнял другого...

На «Ильмене» — все наоборот. Самое интересное: никого из новгородцев на борту нашей лодьи не было, никто из них не приехал в Архангельск для продолжения путешествия, и потому экипаж набирался с бору по сосенке. В сущности, мы и были настоящие ушкуйники, если следовать исторической логике Владимира Даля. Нет, мы, конечно, вели себя вполне пристойно и песен смурных не орали, как наши предки, но матюки летели с «Ильменя» как поленья. Все у нас было как в крыловской басне «Лебедь, рак и щука»; все мы делали слишком ретиво, чохом, все через пень-колоду, отчего первыми садились на мель и ломали такелаж. «Махновцами» называл нас руководитель похода Иван Никандрович Просвирник.

Уроженец нижней Печоры, а ныне житель города Мариуполя, кавторанг в отставке, Просвирник придумал и организовал ушкуйничъю экспедицию. Он носился с идеей путешествия по крайней мере лет пять и так много говорил о ней, что во мне затаилось тайное сомнение, что оно не состоится. Но нет, Никандрыч довел дело до конца, нашел спонсоров, наскреб по разным ведомственным сусекам снаряжение и продовольствие, собрал опытных походников из разных городов — так что всеми удобствами и неудобствами мы обязаны целиком ему. Он сидел в лодье, как в собственной «Волге» (которой у него нет), и командовал нами на правах феодала. Один сюда, другой — гуда, третьему оставаться на месте.

Тропа-человек

— Скажи-ка, дружочек, как нам попасть в Грецию?

Шел охотник по берегу, собирал хворост для костра, устал, видимо, после долгих блужданий по мхам и болотинам. И вдруг голос человеческий; вздрогнул охотник, обернулся и буквально окаменел. Зверюгу лесную увидеть еще куда ни шло, а тут две лодьи с вздернутыми носами, при полном параде старинных аксессуаров! И десяток заросших щетиной мужиков в белых рубахах с надписью на спине «Ушкуйник», один из которых (это Миша, конечно) протягивал ему трос, чтобы зачалить судно в удобную бухту.

Миша был одесситом до мозга костей, а все одесситы, как водится, ведут свою родословную из Греции. Но, с другой стороны, если порассуждать: а почему б ей не быть, Греции? И почему древние люди Эллады не могли оказаться здесь, среди чудских племен полунощной страны Югры?.. Вот что говорится в «Двинском летописце»: «В лето 1492 отпустил великий князь Мануила Илариева, сына грека, да с ним своих детей боярских серебра делати и меди на Цильме, а деловцев с ними руду копати с Устюга — 60, с Двины — 100 и Пинеги — 80 человек... И с того времени начали чеканить монету из своего серебра».

Прожитые века оставили немало следов с остатками старинных шахт, кирпичных фундаментов, шлаков медной и серебряной руд, которые добывали здесь, по всей видимости, предприимчивые греки и фрязины (итальянцы). Ученые подсчитали, что в районе одной лишь Цильмы, притока Печоры, было добыто не менее 25 тысяч тонн чистой меди. Но есть и более ранние находки, которые свидетельствуют, что рудный промысел здесь процветал задолго до прихода новгородцев и тем более греков.

Парадоксальную мысль высказал доктор геолого-минералогических наук А.А.Малахов. Не так давно он посетил Афинский музей и был поражен множеством медных изделий и скульптур. «Откуда в Средиземноморье столько ученый.— Ведь меди?— задумался больших месторождений этого металла здесь никогда не было. Кстати, и Колосс Родосский, одно из семи чудес света, тоже был изваян из чистой меди!»