В одних становищах ушкуйники пели и плясали под дудки бесовские, в других — пили и бедокурили, пугая мирные племена. «Бысть их 200 ушкуев, и поидоша вниз Волгою рекою»,— сообщает новгородская летопись. А другая с тревогой констатирует: «Великого Новаграды разбойницы, 70 ушкуев, пришедше взяша Кострому град разбоем». Но щедрые дары принимались от них на родине охотно, а дерзкое желание поживиться за чужой счет постепенно угасало в снежных бескрайних просторах. Потому как была там свобода для души и для промысла. Ища применение силам своим недюжинным, ушкуйники познавали себя, границы собственных возможностей и тем самым как бы расширяли пределы Новгородской республики за счет северных — онежских, двинских, пинежских, мезенских — территорий.

Искатели богатств и приключений, они становились одновременно первооткрывателями «землиц незнаемых», знатоками быта и нравов племен, с которыми им приходилось сталкиваться. «Цель этой настойчивой и неослабевающей экспансии на земли крайнего северо-востока,— пишет доктор исторических наук О.В.Овсянников,— расширить районы обложения данью, чтобы получать как можно больше рыбы ценных пород, дорогого «моржового зуба», а главное — пушнины». Так что в этом смысле ушкуйников можно смело назвать предтечами великих землепроходцев — Ермака, Дежнева, Атласова. Северный край стал второй родиной для этих горячих голов. И, честное слово, немного обидно за почтенного Владимира Ивановича Даля, который видел в ушкуйниках только речных разбойников».

А какие сочные, звучные имена были у этих людей! Привожу только некоторые из них по книге «Грамоты Великого Новгорода и Пскова»: Жила, Олюша, Власий, Федец, Острог, Бориско, Дмитрок, Микитица, Семенец, Григорь, Степанец, Савица, Чешко. По поводу последнего имени у одного историка вырвалась догадка: а не тот ли это Чешко, чье имя легло в название Чешской губы Баренцева моря? Думаю, что Лидии Александровне Чешковой, редактору и патриарху «Вокруг света», будет приятно прочитать эти строчки.

У воды, а не напиться

Кажется, приближался тот миг торжества, в предвкушении которого я жил последние дни: сквозной речной простор, высокие лесистые берега да воздух, которому нет названия; ленивое полуденное солнце скользит по верхушкам елей, стеклянно вздуваются волны, из дымчатого полумрака зарослей тянет терпким запахом прелого листа, влажным мхом. И нет необходимости подгонять себя, планировать, рассчитывать — словом, спешить некуда и незачем, и ты понемногу проникаешься безвременьем, растворяешься в нем, пытаешься растянуть его, как блаженство, и запомнить каждое мгновение. Правда, до тех пор, пока дежурный у костра, разведенного прямо на барже, не позовет к столу.

Откуда взялась баржа? — удивится читатель. Да-да, мы плывем на барже, спим на барже и здесь же питаемся. Как все же ловко провели мы доверчивых архангелогородцев, запрудивших Красную пристань! Расправили пестрые паруса, помахали веслами для вида и ушли в синий простор под восторженно- завистливый гул толпы. А на самом деле (об этом было договорено заранее) километрах в пяти от города мы пришвартовали «Печору» и «Ильмень» к попутной барже с кирпичом, ее подхватил катер-толкач, и понесло нас, сердешных, по воле двигателя внутреннего сгорания мощностью 700 лошадиных сил.

Но... такова жизнь, и винить в этой проделке никого не хочется: нас поджимает скудный бюджет времени, отведенный на экспедицию, да и бензин нынче дорог, а спонсор скуповат. К тому же плавание по Северной Двине — это как бы вычеркнутое из путешествия время —река давно превратилась в транспортную магистраль со всеми «вытекающими» с берегов последствиями. «Чем больше пьешь, тем больше хочется» — говорили когда-то о двинской воде. Но сейчас большинство местных жителей, а также речников не рискуют брать эту мутную, с буроватым оттенком жидкость, предпочитают пить воду маленьких речушек. На участках с малой скоростью течения, жалуются старожилы, вода «приобретает гнилостный запах». По- видимому, прав был один речник, когда сказал: «У воды, а не напиться».

Главные виновники отравления — монстры бумажной индустрии Котласский и Архангельский ЦБК. Их построили с крайне низким качеством очистных сооружений. По данным экспертов-экологов только четыре процента сточных вод очищаются до санитарных норм! И не случайно жители двинских деревень и поселков, в большинстве своем мирившиеся с участью заложников бумажного ведомства, нет-нет да и схватятся за голову: река так долго не протянет, ее спасать надо...

Кулой без аплодисментов

Взгляд тонул в сумасшедшем разгуле воды. Там, где раньше бродили стада и зрели кормовые травы, плавали ящики, бревна, сорвавшиеся с якорей лодки и даже сани. Залитый «по горлышко», стоял старенький «Беларусь» — памятник нерадивому хозяйственнику. И кругом змеилось множество течений с резкими перепадами высот; иногда казалось, что мы плывем в гору.

Спящие на угорах избы отгородились от мира белым разливом воды. В Юроле и Ваддокурье затопило все баньки и амбары, обе деревни превратились в острова, и хлеб жителям доставляли на лодках. В осаде половодья оказался и поселок Пинега, его улицы «впадали» прямо в реку. Отсюда, с Пинеги,— но уже без фанфар и аплодисментов — возьмет старт наша ушкуйничья флотилия. С середины XII века здесь существовал четырехверстный волок, по которому древние новгородцы тащили свои лодки-ушкуи. Так они переправлялись на реку Кулой, затем морем добирались в устье Мезени, плыли по ее притоку Пёзе, а оттуда, еще одним сухопутным броском, попадали в «полунощную» страну — Печору. Волок Пинежский служил ушкуйникам своего рода перевалочной базой, оттого и вся территория, раскинувшаяся на северо- востоке от Новгорода, получила название Заволочья, что значит «За волоком». Там обитали племена югры и чуди белоглазой.

Землепроходцы плыли по безымянным еще рекам, с опаской поглядывая на дремучие заросли, сковавшие берега; путь был «непроходим пропастьми, снегом и лесом», говорится в Несторовской летописи. А бывали напасти и похлеще. В 1193 году ватагам новгородцев пришлось вести даже настоящие сражения: «...Идоша из Новгорода ратью с воеводою Ядреем, и придоша в Югру и взяша город, и придоша к другому городу... и стояша под городом 5 недель». Где теперь искать эти города, никто не знает. И потому при поисках вещественных доказательств историкам и археологам приходится прибегать к изустным преданиям и загадочно-туманным обмолвкам в летописях, где реальность нередко смешана с фантазией, а то и с заведомой выдумкой.

— Человек предполагает, а река располагает,— сказал Валерий Шишлов, капитан «Печоры», и приказал своему экипажу еще раз проверить такелаж. Сказал он это перед самым отплытием, когда у дебаркадера собралось десятка три речистых пинежан, и каждый старался вручить нам свою успокоительную пилюлю: «Весь Кулой как миленькие, проскочите. Сонная река, вот увидите».