— Переходи к четвертому, — сказал Герхард и записал в тетрадь: '№ 1 — подавлен, память (бутербр, с ветчиной).

№ 2 — полн, мочевой пузырь № 3 — никаких субъективных изменений № 4 -…'

Он поставил тире и стал ждать. Проверка всех сорока электродов, похоже, займет порядочно времени, но ему было интересно наблюдать за происходящим. Хотя разные электроды производили поразительно различные действия, все же соседние электроды генерировали сходные ощущения. Это было неоспоримым доказательством плотности мозга, который кто-то однажды назвал самой сложной структурой познанной реальности. И ведь верно: в одном человеческом мозге втрое больше клеток, чем людей на земле. Такую плотность трудно себе вообразить. На раннем этапе работы в ЦНПИ Герхард добился у руководства разрешения рассечь человеческий мозг. Он корпел над ним несколько дней, обложившись нейроанатомическими учебниками. Для рассечения мозговой ткани он воспользовался традиционным инструментом — тупой деревянной палочкой, которой разгребал похожую на мягкий сыр серую массу. Он терпеливо и осторожно погружался все глубже и глубже и в итоге ничего не нашел. Мозг оказался не похож ни на печень, ни на легкие. Невооруженному глазу он представлялся однородным и неинтересным, не выдавая своей истинной роли в организме. Мозг был слишком тонким органом, слишком сложным. Слишком плотным.

— Электрод номер четыре, — диктовал Ричардс. — Пять милливольт, пять секунд.

В мозг пациента поступил разряд.

И тут Бенсон каким-то странным детским голоском произнес:

— Пожалуйста, дайте мне молока с печеньем.

— Это интересно, — сказал Герхард, наблюдая за реакцией.

Ричардс кивнул.

— Какой возраст, как думаешь?

— Лет пять-шесть, не больше.

Бенсон поговорил о печенье и потом стал рассказывать Росс про свой трехколесный велосипед. И на протяжении последующих нескольких минут он медленно, точно скиталец во времени, приближался к настоящему сквозь толщу лет. Наконец он опять стал взрослым, вспоминающим о своем детстве, а не пребывающим в прошлом ребенком.

— Мне всегда хотелось печенья, а она мне никогда не давала. Она говорила, что от печенья один вред, от него зубы болят.

— Можем продолжать, — сказал Герхард.

— Электрод номер пять, пять милливольт, пять секунд, — объявил Ричардс. Бенсон тревожно заерзал в своей каталке. Росс спросила, что его беспокоит. Бенсон ответил:

— Чуднoе какое-то ощущение.

— Какое?

— Не могу его описать. Точно наждачная бумага. Неприятно.

Герхард кивнул и записал:

«№ 5 — электрод потенциального припадка».

Иногда такое случалось. Время от времени оказывалось, что электрод может стимулировать припадок. Никто не мог понять причины этого — и Герхард полагал, что этого никому никогда не удастся понять. Мозг, считал он, не поддается рациональному постижению.

Работа над программами вроде «Джорджа» и «Марты» привела его к убеждению, что простые компьютерные команды могут приводить к сложному и непредсказуемому поведению. Верно и то, что запрограммированная машина могла превосходить способности программиста — это было ясно продемонстрировано в 1963 году, когда Артур Сэмюэльс из «Ай-Би-Эм» запрограммировал машину играть в шашки — и машина вскоре стала так хорошо играть, что обыграла самого Сэмюэльса.

Однако все эти эксперименты проводились с компьютерами, в которых цепей было не больше, чем в мозге муравья. Человеческий же мозг значительно превосходит муравьиный по сложности, и программирование человеческого мозга могло растянуться на многие десятилетия. Как можно было серьезно ожидать, что его можно познать?

Тут была также и философская проблема. Теорема Геделя: никакая система не может сама себя объяснить, и никакая машина не способна познать собственные действия. Самое большее, чего человеческий мозг, по убеждению Герхарда, мог добиться после многолетних усилий, — так это расшифровать мозг лягушки. Но человеческий мозг никогда не сумеет исчерпывающим образом расшифровать самое себя. Для этого необходим сверхчеловеческий мозг.

Герхард полагал, что когда-нибудь создадут такой компьютер, который сумеет разложить по полочкам миллиарды мозговых клеток и сотни миллиардов их взаимосвязей. Тогда-то наконец человек получит желаемую информацию. Но не человек выполнит эту работу — ее выполнит интеллект иного, более высокого порядка. И человеку, естественно, не будет дано узнать, как работал этот компьютер.

Вошел Моррис с чашкой кофе. Он отпил глоток и взглянул через стекло на Бенсона.

— Как он там?

— О'кей! — ответил Герхард.

— Электрод номер шесть, пять и пять, — продиктовал Ричардс.

В соседней комнате Бенсон никак не отреагировал. Он болтал с Росс об операции и о не покидающей его головной боли. Он держался спокойно: его явно ничего не беспокоило. Они повторили стимуляцию — и вновь в поведении Бенсона не произошло никаких изменений. Тогда они продолжили поиск.

— Электрод номер семь, пять и пять, — сказал Ричардс. И пустил разряд.

Бенсон резко выпрямился в каталке.

— О! Вот это здорово!

— Что? — спросила Росс.

— Вы сможете повторить?

— Что вы ощущаете?

— Мне приятно, — ответил Бенсон. Он, похоже, переменился в лице. — Знаете, — сказал он после паузы. — Вы очень милый человек, доктор Росс.

— Спасибо.

— И очень привлекательная женщина. Не помню, говорил ли я вам это раньше.

— Как вы себя чувствуете?

— Вы мне ужасно нравитесь, — сказал Бенсон. — Не знаю, говорил ли я вам это раньше.

— Мило! — сказал Герхард, глядя через стекло. — Очень мило.

Моррис кивнул.

— Сильный терминал удовольствия. Он, кажется, возбудился.

Герхард сделал пометку в журнале. Моррис отпил глоток кофе. Они подождали, пока Бенсон успокоится. Потом Ричардс монотонно продолжал:

— Электрод номер восемь, пять милливольт, пять секунд…

Сеанс стимуляций продолжался.

В полдень Макферсон пришел на сеанс интерфейсинга. Никто не удивился его приходу. В каком-то смысле наступил решающий этап. Все, что этому предшествовало, было не так уж и важно. Они имплантировали электроды, компьютер и энергетическую установку. И все это замкнули в единую цепь. Но цепь не функционировала до тех пор, пока не включили систему интерфейсинга. Это было похоже на то, как если бы шофер сел в новенький автомобиль и впервые включил зажигание.

Герхард показал Макферсону стенограмму сеанса стимуляций.

— При пяти милливольтах у нас обнаружилось три позитивных терминала и два негативных. Позитивные — седьмой, девятый и тридцать первый электроды. Негативные — пятый и тридцать