— Не знаю, — наконец пробормотала она.

Она услышала, как доктор Рамос пошевелился в кресле. Его она не видела: она лежала на кушетке, а доктор Рамос сидел у нее в изголовье. Наступила долгая пауза. Она уставилась в потолок и попыталась придумать, что бы сказать. Но мысли ее путались, и ничего здравого в голову не приходило. Доктор Рамос сказал:

— Вам представляется важным присутствие сестры.

— Разве?

— Вы же сами упомянули про нее.

— Я не заметила.

— Вы сказали, что сестра находилась в палате и прекрасно понимала, в чем дело… Так что именно происходило?

— Я рассвирепела.

— Но вы не знаете отчего.

— Знаю. Из-за Морриса. Он такой самодовольный.

— Самодовольный, — повторил доктор Рамос.

— Чрезмерно самоуверенный.

— Вы сказали, самодовольный.

— Слушайте, я ничего не имела в виду конкретно. Это просто слово… — она осеклась. Опять рассердилась. Она отчетливо слышала, как ее злость прорывается в голосе.

— Ну вот, вы и теперь рассердились, — сказал доктор Рамос.

— Очень.

— Почему?

После долгой паузы она ответила:

— Они меня не послушались.

— Кто вас не послушался?

— Никто. Ни Макферсон, ни Эллис, ни Моррис. Никто.

— Вы говорили доктору Эллису или доктору Макферсону, что вы на них сердиты?

— Нет.

— Но вы излили свой гнев на доктора Морриса?

— Да. — Он куда-то гнул, но она пока не понимала, куда именно. Обычно она могла сразу все понять заранее. Но на этот раз…

— Сколько лет доктору Моррису?

— Не знаю. Он моего возраста. Тридцать, тридцать один — что-то около этого.

— Вашего возраста.

Это ее сводило с ума — его манера повторять за ней слова и фразы.

— Да, да, черт побери, моего возраста.

— Он хирург, как и вы.

— Да…

— Вам легче излить свою злость на кого-то, кого вы считаете своим ровесником.

— Никогда об этом не думала.

— Ваш отец тоже был хирургом, но не был ровесником.

— Не надо только анализировать мои отношения с отцом!

— Вы все еще обозлены.

Она вздохнула.

— Давайте переменим тему.

— Хорошо, — ответил он тем добродушным тоном, который иногда ей нравился, а иногда выводил из себя.

Моррис терпеть не мог проводить предварительные собеседования. В группу собеседования в основном входили психологи, и эта работа отнимала массу времени и душевных сил. Согласно последним статистическим сводкам, только одному из сорока пяти новых пациентов ЦНПИ требовалось серьезное лечение в стационаре. И только у одного из восьмидесяти трех стационарных больных подтверждалось наличие мозговых травм, повлекших за собой расстройство поведения. А это означало, что все эти собеседования по большей части просто пустая трата времени.

В особенности так обстояло дело со случайными пациентами. Год назад Макферсон принял политическое решение: со всяким, кто каким-то образом узнал про существование ЦНПИ и сам пришел на прием, должна проводиться беседа. До сих пор, естественно, большинство людей обращались в Центр по направлению лечащего врача. Однако, по мнению Макферсона, репутация Центра напрямую зависела от успешного лечения больных, попавших к ним по личной инициативе.

Макферсон также считал, что все штатные сотрудники Центра должны время от время проводить собеседования. Моррис два дня в месяц работал в небольшой комнатке, разделенной пополам стеклом с зеркальной поверхностью. Сегодня был один из его дней, но ему страшно не хотелось тут сидеть. У него еще не прошло возбуждение после утренней операции, и ему было тошно терять время на это скучнейшее занятие.

Он бросил несчастный взгляд на вошедшего в кабинет пациента. Это был молодой длинноволосый парень лет двадцати пяти, в полотняных штанах и свитере.

Моррис встал.

— Я доктор Моррис.

— А я Крейг Бекерман. — Рукопожатие неуверенное и слабое.

— Пожалуйста, садитесь. — Моррис указал на стул перед своим столом. За спинной стула располагалась прозрачная стена-зеркало. — Что вас привело к нам?

— Я… мм… Мне просто любопытно. Я о вас читал, — сказал Бекерман. — В журнале. Вы тут делаете операции на мозге.

— Верно.

— Ну вот… мм… мне и интересно.

— В каком смысле?

— Ну, в той журнальной статье… Здесь можно курить?

— Конечно. — Моррис подвинул к Бекерману пепельницу.

Бекерман достал пачку «Кэмела», вытряс одну сигарету на стол и закурил.

— Итак, журнальная статья…

— Да, журнальная статья. Там говорилось, что вы вставляете провода в мозг. Это правда?

— Да, иногда мы делаем подобные операции.

Бекерман кивнул и затянулся сигаретой.

— А правда, что вы можете вставить провода в мозг и человек будет испытывать удовольствие? Неописуемое удовольствие?

— Да, — Моррис постарался произнести это слово как можно более равнодушно.

— Неужели это правда?

— Это чистая правда. — Моррис потряс ручкой, давая понять, что в ней кончились чернила. Он выдвинул ящик, чтобы достать другую ручку, и, сунув ладонь в ящик, незаметно нажал там одну из многочисленных кнопок. И тут же зазвонил телефон. Он снял трубку. — Доктор Моррис.

— Вы звонили? — спросила секретарша с другого конца провода.

— Да. Пожалуйста, все звонки, какие будут, переключайте в отделение «Развитие».

— Хорошо.

— Спасибо, — сказал Моррис и положил трубку. Он знал, что скоро в отгороженную часть кабинета тихо войдут сотрудники отделения «Развитие» и будут наблюдать за интервью через полупрозрачное