станциями. Наше метро наверняка будет отличаться от европейского так же, как Александровский вокзал в Москве отличается от берлинского Фридрихштрассе Банхофа.
Московские власти пригласят архитекторов, славных самыми помпезными проектами, не поскупятся на мрамор, гранит, бронзу, лепнину, хрустальные люстры, расставят на станциях скульптуры, украсят их мозаичными панно и витражами, заказанными у знаменитых художников… Генерал-губернатор непременно захочет лично курировать стройку, именуя ее событием века. Пусть мы будем строить метро долго, даже очень долго, не важно, ведь если нужно утереть нос иностранцам, Россия не знает удержу. Не сомневаюсь, что московское метро в конце концов не будет иметь в мире аналогов по размаху купеческой удали!
Прибыв на Александерплатц (путешествие под землей заняло считанные минуты — в чем в чем, а в скорости этот способ передвижения явно превосходит экипажи извозчиков!), я поднялась по ступеням, вышла на свет Божий и не спеша направилась к фонтану с Нептуном — оказалось, что до встречи еще масса времени, и Легонтов, скорее всего, даже не появился пока в условленном месте.
Однако высокую фигуру Александра Матвеевича, притулившуюся у «Нептунбрюннен» возле мощной ноги бронзовой наяды, видно было издалека. На нем был яркий шарф, какая-то дурацкая зеленая шляпа с перышком, а в руках — жалкий букетик цветов. У меня даже мелькнула мысль, что он принарядился для встречи со мной (а это всегда льстит!) и цветочки тоже предназначены мне.
Но мне тут же стало стыдно за собственную суетность и тщеславность — опытный Александр Матвеевич просто изображает ловеласа на свидании, что делает его совершенно естественной деталью окружающего фонтан Пейзажа. Обычная городская картинка — центральный квартал, ратуша с часами, фонтан и у фотана — пара-тройка влюбленных мужчин, поджидающих своих красоток, нервно сжимая в руках букетики и поминутно поправляя новые модные шляпы…
Я уж было хотела жизнерадостно помахать «кавалеру», дождавшемуся «пассии», но что-то меня остановило. Все-таки мы с Легонтовым прибыли в Берлин по
Пройдусь-ка я мимо фонтана, пусть Александр Матвеевич сам заметит меня, покинет свой пост и отправится следом…
Легонтов меня заметил, но никакого желания отправиться следом не выказал, напротив, смотрел мимо меня, как чужой, а если я попадалась в поле его зрения, ничего, кроме холодного равнодушия, во взгляде сыщика прочесть было невозможно. Более того, его красивое умное лицо приняло вдруг такое безмятежно- идиотское выражение, что я чуть не споткнулась на ходу.
Александр Матвеевич продолжал корчить дурацкие рожи. Это явно неспроста!
Помнится, я поручила Легонтову посмотреть, не будет ли за нами «хвостов», когда мы встретимся у Нептуна. Тогда это казалось мне чем-то, похожим на забавную шутку. Но, судя по всему, Александр Матвеевич своим профессиональным глазом кого-то усмотрел и насторожился.
Неужели я привела за собой «хвоста»? А впрочем, я ведь и не подумала проверить — не следил ли кто-нибудь за мной по пути, да, честно говоря, в переполненном людьми вагоне подземки это было не так уж просто. Ладно, рискну и «проверюсь» сейчас.
Сохраняя индифферентный вид, я полюбовалась скульптурами фонтана — в который раз! «Нептунбрюннен» просто-таки стал моей любимой берлинской достопримечательностью.
Насколько я помню, редко какой дамский роман обходится без сцены у фонтана, но в жизни все получается куда как менее романтично!
Обойдя Легонтова словно неодушевленный предмет, я двинулась куда-то по Ратхаусштрассе и вскоре оказалась на не слишком людном перекрестке.
Удивительно, но в Берлине, с его четырьмя миллионами жителей, народом запружены лишь несколько центральных улиц, а сделаешь несколько шагов в сторону — и уже безлюдье. Большой контраст с Москвой, население которой еле дотягивает до двух миллионов, но все эти без малого два миллиона разгуливают по улицам туда-сюда, создавая толкучку на тротуарах.
Видимо, немцы, не имея склонности к праздному времяпрепровождению, заняты исключительно делом, а на прогулки времени не остается.
Итак, оказавшись на тихом, почти безлюдном перекрестке, я незаметно оглянулась. За моей спиной метнулась какая-то темная тень, спрятавшаяся за круглую афишную тумбу. Тумба была обклеена плакатами, изображавшими гёрлс из Винтергартена, задравших ноги в поднебесье.
Я, словно бы заинтересовавшись афишами, принялась обходить тумбу по кругу и заметила мужчину в черном пальто, с той же жадностью изучавшего рекламу Винтергартена. Он тоже двигался вокруг тумбы, стараясь не попадать лишний раз в поле моего зрения. Да, похоже, сегодня за мной и вправду следят.
Ну что ж, я, в отличие от немецких бюргеров, очень люблю пешие прогулки и постараюсь сделать все, чтобы германскому филеру его служба не показалась слишком легкой…
Я вдоволь набродилась по Берлину, ощущая за спиной чужую тень и поэтому избирая самые неудобные для слежки за мной места — открытые и безлюдные.
Как ни странно, сама я от подобного времяпрепровождения получила громадное удовольствие — во- первых, было очень приятно издеваться над «хвостом», мотая его туда и сюда (в вопросах шпионажа человеколюбие неуместно), а во-вторых, мое глубокое убеждение состоит в том, что узнать чужой город по-настоящему можно, лишь неспешно гуляя по его улицам вдали от туристских маршрутов и рассматривая все, что попадется на глаза по пути…
Достопримечательности и так всем известны по страницам путеводителей, журнальным иллюстрациям и почтовым открыткам. А вот наблюдая за жизнью обычных горожан, можно открыть много интересного.
Когда я вышла на Фишинсель и побрела по набережной вдоль канала, следом за мной по воде поплыл неизвестно откуда взявшийся белый лебедь. Это было удивительно. Я долго-долго шла вдоль парапета, а лебедь горделиво плыл по каналу, поглядывая на меня и, казалось, приноравливаясь к скорости моего шага.
Что ж, сопровождающих у меня становится все больше и больше, но я предпочла бы целую стаю лебедей, чем одного поганого шпика, крадущегося по моим следам.
Однако я сделала непоправимую ошибку, унизив достоинство гордой птицы — в благодарность за почетный эскорт я решила ее чем-нибудь угостить.
Увидев впереди вывеску с кренделем, я позволила себе купить у булочника свежую булочку и покрошила ее на воду.
Любой московский лебедь нашел бы мое поведение очень любезным и с благодарностью перекусил бы. Но берлинский был просто шокирован. Видимо, его представление о порядке и мировой гармонии оказалось сильно уязвлено. Он с брезгливым удивлением посмотрел на размокавшие в воде крошки, повернулся ко мне спиной, не желая больше замечать даму, обладающую столь дикими манерами, и уплыл, развивая скорость хорошего катера.
Я вновь осталась наедине со своим, сильно надоевшим мне «хвостом».
Пожалуй, можно было бы вернуться в гостиницу — наверняка те, кто меня преследует, все равно уже знают, где я живу. А если и не знают, узнать об этом не составит особого труда. Надеюсь, проследовать за мной в мой номер у «хвоста» не хватит наглости и я смогу наконец избавиться от своего провожатого?
Вечер я провела в гостинице, хотя у меня и мелькала вредная мысль — а не пойти ли на последний сеанс в какой-нибудь синематограф, выбрав при этом самую сентиментальную душещипательную мелодраму и заставив филера в случае если он дежурит у подъезда гостиницы и готов снова следовать за мной, досмотреть картину до конца?
Надеюсь, пытка синематографом — не самое жестокое злодеяние? Если слежка за мной будет продолжаться, не премину воспользоваться этим планом…
Вот удивительно, синематограф не так уж давно вошел в нашу жизнь, а уже успел занять в ней такое прочное место, что мне даже пришло в голову использовать его в качестве орудия против врагов.
Хорошо помню, как я впервые попала на демонстрацию этой модной новинки — синема или «иллюзиона Люмьера». Поперек сцены в зрительном зале натянули мокрое серое полотно, потом погасили люстры, над нашими головами заструился дымный луч света, по полотну забегали пятна, и вдруг появилась надпись «Извержение на острове Мартинике. Видовая картина». И все увидели гору, из недр которой лилась лава. Потрясенный зрелищем зал вскрикнул как один человек.
Сколько с тех пор прошло времени — лет восемьдесят. А синематограф уже никого не удивляет,
