Игорь кивнул. Создание, встретив его взгляд, тоже кивнуло. Потом сунуло ему в руки холщовый мешок. Игорь открыл – противогазы.

– Будем в расчете, – тренькнул Охотник.

– Скажи, – напоследок спросил Князев. – Зачем тебе эта маска? Поверь, я не испугался бы, чтобы у тебя там под ней ни было…

Охотник молчал. Игорь, пожав плечами, полез уже по лестнице вверх, когда снизу послышалось:

– Уродам тоже хочется почувствовать себя людьми…

Игорь перевалился через край люка и долго лежал на спине, с удовольствием глядя в настоящее серо-голубое небо. Мышцы рук после подъема гудели, время в голове все крутилась и крутилась считалочка.

«Два-три, три четыре – мы одни в пустой квартире. Семью восемь, три-пять, я иду тебя искать…»

– Как ты? – Меченый занял позицию неподалеку и, положив ствол автомата на ржавую трубу ограждения, зорко всматривался в окружающие их со всех сторон руины.

– Бывало и лучше, – не поднимаясь, Князев, морщась, помассировал бицепсы сквозь одежду. – Но жить буду…

– Как этот? – насмешливо спросил Меченый.

Наемник кивнул в сторону нахохлившегося как больная птица Пинскера. Он сидел в позе лотоса, молча раскачиваясь взад и вперед. «Вождя» била крупная дрожь. Но за все долгое время подъема он не срывался ни разу. Князев подумал, что даже повиснув у комиссара на ногах, он все равно не смог бы оторвать его от лестницы – так цепко коммунист держался за жизнь.

– Жить захочешь, по голой стене взберешься, не то, что по лестнице, – заметил Меченый в рифму князевским мыслям.

– Хорошо вам говорить! – плачуще вскричал Пинскер. – А я в первый раз так… Я кабинетный работник…

– А чего же перевороты полез устраивать, кабинетный работник? – гаркнул Меченый. – Сидел бы в своем кабинете…

– Надо уходить, – сказал Князев. – Нельзя рассиживаться. Там птички…

Все невольно задрали головы на силуэты двух хищных чудищ, лениво нарезавших круги на огромной высоте. Может казаться, что они пока не приметили троих людишек снизу, но зрение у летучих бестий отменной. Они просто выжидают, выбирают момент, чтобы обрушиться людям на голову…

– Куда дальше? – спросил Меченый, когда они короткими перебежками, прикрывая друг друга и болтающегося между ними бесполезным балластом «вождя», добрались до ближайших домов.

– Черкизовская – вон, – подал голос Пинскер, суетливо вытирая пот со лба.

– Туда нельзя, – сказал Игорь. – Выходы замурованы. Надо к Преображенской площади идти. Сам я, правда, тут не бывал никогда…

– Ерунда, – Меченый оглядел окрестности из-под ладони: крупная растительность тут почему-то не приживалась, высохшие деревья черными призраками стояли по краям проспекта, а стены мертвых домов, ржавые остовы автомобилей и асфальт только кое-где были покрыты серыми широкими листьями вьюна. – Я здесь все помню. Со старых времен еще. До Преображенки отсюда рукой подать.

«Птички» все также кружили в вышине, но, пока они не обращали на путников внимания, идти решили по самой середине проспекта: черная мертвая чаща скверов пугала всех троих куда больше. Особенно неприветливо выглядело черное неподвижное зеркало пруда справа. Слышал Князев истории про такие вот пруды…

– Всего-то ничего осталось, – отрывисто бросил командир, когда справа потянулась бесконечная стена многоэтажного дома, зиявшая темными провалами окон. – Отдохнем чуток, а? А то мотор что-то прихватывает.

– Нет проблем. А где?

– Да вон, броневик инкассаторский стоит, – кивнул Меченый на желто-зеленый низкий фургон, приткнувшийся у тротуара в ряду других автомобилей. – Вдруг, открыт? Втроем как-нибудь втиснемся, а там нам – сам черт не брат. Не родилась еще такая тварь, чтобы броню вскрыла.

Авто тут стояли «нераздетыми» – выглядели точно так же, как и в тот момент, когда их оставили некогда хозяева. Наверное, казалось, что оставляют они своих ненаглядных «коней» на несколько часов, пока не прозвучит отбой воздушной тревоги.

Дверь поддалась, поехала в сторону – тяжело, и на растрескавшийся асфальт вывалилась ссохшаяся мумия охранника. Не успел, видно, добежать до метро, а может, не знал, куда бежать.

Пинскер пискнул, Меченый оттащил несчастного в сторону, пролез внутрь…

– А это еще что?..

Внутри лежали несколько брезентовых мешков, герметично запаянных.

Старый наемник взрезал ножом плотную ткань…

Доллары. Доллары. Доллары.

Второй мешок…

Доллары. Доллары. Доллары.

Третий. Евро.

Деньги старого мира. Бумажки, которые были готовы принимать на всей поверхности земного шара. Банкноты тех времен, когда люди верили в ценность резаной и раскрашенной целлюлозы. Не богатство, а обещание богатства в будущем. Из тех времен, когда у человечества еще было будущее.

Теперь, когда твердая валюта в мире одна – патрон, весь этот бумажный ворох не стоит ничего. Ни один сталкер не позарился бы на эти мешки… Но есть одно место в метро, где люди еще помнят эти бумажки, еще верят в них.

Черкизон!

– Да мы миллионеры! – заорал Меченый! – Мы все миллионеры! Даже Пинскер!

Поджидающие на каждом шагу опасности и невзгоды были забыты: трое взрослых людей радовались, как дети, роясь в завалах цветных бумажек, которыми был набит кузов броневика.

– Полный кузов – это ж надо! – возбужденно сверкая стеклами противогаза, воскликнул товарищ Пинскер. – Наверное, выручку в банк везли…

– Вряд ли… – Меченый отобрал несколько пачек новеньких хрустящих стодолларовых купюр и деловито распихал по многочисленным карманам комбинезона. – Где такая дневная выручка могла быть? Похоже, из мелких банков в хранилище наличность свозили, чтобы не грабанули в суматохе. Я ведь те дни хорошо помню – все бешеные были какие-то. Но не довезли. На наше счастье.

Игорь, в отличие от старших товарищей, отнесся к находке куда более спокойно. Он, выросший на станции, где и денег-то толком не было, просто не представлял себе, как можно потратить такую уйму. Да и потратить все эти деньги можно было, лишь снова оказавшись на Черкизоне. В Новом Вавилоне, против которого Игорь восстал. В городе, где соглядатаи Ланисты скрутили бы его в считаные секунды.

Странное это было богатство… Как во сне, бывает, увидишь, что набрел на склад с патронами, и понимаешь, что это сон, но все думаешь перехитрить сам себя, и так аккуратно проснуться, чтобы все это сокровище за собой из сна в настоящий мир вытащить. Так и сейчас: вот, вроде бы, Игорь богат – а состояние это никак использовать не получится.

И сейчас он с любопытством, как ребенок фантики, просто раскладывал разноцветные купюры по номиналам, искал в этих пасьянсах недостающие, менял старые и потертые бумажки на новенькие…

Но Меченый и Пинскер мечтали вовсю. Вслух.

– К черту и Красную линию, и товарища Москвина! – на бледных скулах старого цвели нездоровые красные пятна, руки тряслись. – В Ганзу, только в Ганзу! Только там можно найти достойное применение этой наличности! Надо только на патроны обменять, нагрузить ими караван, и… Как в Черкизон-то попасть?

– С таким-то баблом? – рассмеялся наемник. – Нас с таким баблом на Черкизоне с распростертыми объятиями примут! Славный город – Черкизон. Одна идеология – деньги! Вернемся, выйду на хозяев, забашляем чуть-чуть – и живи себе до следующего конца света! Деньжищ еще останется… А потом наменяем себе патронов – и куда хочешь можно! Целый мир, все метро в твоем распоряжении, Гладиатор! – тряс он за плечо Князева. – Набивай карманы, не жди!