ставшего видимым ветра. Громовая секира вновь пронизала тучи потоками мертвенного света, и невольно вскинувший голову Коренга увидел зрелище, вряд ли предназначенное для глаз смертного.

Почти прямо над ними повисла гигантская воронка, сотканная из бесчисленных облаков. Исступлённое вращение вырастило на синюшно-чёрном брюхе Змея многослойную белую бахрому, закрученную в тугую спираль. Из самой середины этой спирали свисал толстый хобот, упиравшийся в землю где-то за холмами. Вершины гряды не давали подробно рассмотреть, что происходило внизу, но и немногое, увиденное Коренгой, заставило его с благодарностью вспомнить устроенную Эорией гонку. То есть в тот момент ему было вовсе не до того, чтобы осознанно об этом подумать; он просто заметил словно бы стоячую волну воды, песка и неведомо чего ещё, колыхавшуюся кольцом у нижнего конца хобота и бешено вздымавшуюся даже выше холмов, и некое нутряное знание гораздо глубже и древней разума сразу сказало ему, что уж там-то точно никакой возможности не было выжить ни птице, ни зверю, ни человеку…

…И вспышку сразу же сменила тьма, и больше Коренга никуда уже не смотрел, потому что ветер раскачивал его тележку, ощутимо грозя оторвать её от земли, а воздух стал настолько плотным, что горло отказывалось его принимать, и он пригнулся как можно ниже, зарываясь лицом в толстую полсть, судорожно нашаривая руками хоть что-нибудь, за что можно было бы ухватиться, и как-то отстранённо, со спокойной обречённостью понимая, насколько перед этой Силой ничтожна совокупная сила двоих людей и собаки…

Но всё-таки Бог Грозы не попустил Змею пожрать и унести в никуда три живые пылинки, вверившие себя Его покровительству и защите. Разящая секира полыхнула справедливым пламенем, ударив по самым вершинам холмов, и отсекла щупальце, жадно протянувшееся за добычей. Коренга ощутил, что вновь обрёл способность дышать. По волосам, по лицу стекала жидкая грязь. Кое-как он протёр глаза… Хобот удалялся в сторону гор. Молодому венну сразу показалось, будто двигался он без прежней зловещей уверенности, рывками, словно подбитый. И вот, пронизав клубящуюся тушу, прямо в его середину ударила рогатая молния, и Коренга понял, что в небесном бою наступил перелом. Хобот развалился пополам, оторвавшись от земли, извивающийся обрубок начал втягиваться обратно в тучи, а нижняя воронка – стремительно опадать…

Только тут Коренга сумел расслышать над самым своим ухом яростный лай храброго Торона, и с удивлением убедился, что собака, оказывается, тоже способна охрипнуть, и сообразил, что завтра утром его матери не придётся плакать.

Дождь хлестал с прежней сокрушительной мощью, да притом по непокрытым головам, но что-то изменилось, что-то ушло, и теперь это был просто сильнейший ливень, более не отравляемый злобой и вековой жадностью Змея. Облачный вихрь ещё полз в глубь суши, однако в его поступи больше не было напора и хищного озорства. Это было всего лишь движение огромной разогнанной тяжести, неспособной сразу остановиться. Сущность Змея покинула тучи, убоявшись разящего гнева защитника смертных, и там, откуда всё началось – далеко-далеко над морем, – даже очистилась узенькая полоска небес, и оттуда глянуло в напуганный мир закатное солнце.

Оказывается, день уже кончался.

Самый первый день, проведённый Коренгой на суше.

После такого начала – что-то подарят ему грядущие дни?..

Рядом с хозяином завозился Торон. Коренга посмотрел на него и еле удержался от смеха, того самого смеха, который столь часто сменяет отхлынувшие отчаяние и страх. Его грозный красавец пёс больше смахивал на тюленя, так залепила мех неведомо откуда взявшаяся жидкая глина, а крылья отяжелели до такой степени, что Торон едва мог их расправить. Кое-как поднявшись на лапы, кобель принялся недовольно отряхиваться. Коренга поспешно заслонился ладонями, но толку от этого было немного. Рядом зашевелился второй такой же ком грязи. Эория провела пятернёй по лицу, силясь отодрать путаницу прилипших волос. Коренга захохотал пуще, зримо представив, в какое пугало превратился сам. Сегванка кое-как протёрла глаза и, кажется, сперва подумала обидеться, но потом глянула на венна и тоже принялась хохотать.

Полоска чистого неба постепенно делалась шире.

– Смотри, – сказала Эория.

Её вытянутая рука указывала в сторону холмов. Коренга посмотрел… И на некоторое время просто утратил дар речи. Четыре или пять ближайших вершин, которые он помнил больше напоминавшими скалы – так обточили ветры и дожди наслоения песка, слежавшегося чуть не до каменной плотности, – неузнаваемо изменились. Куда подевались песчаные утёсы в светлую и тёмную полоску, испещрённые зевами пещерок и являвшие досужему глазу то крепостные башни, то изваяния неведомых Богов, то вздыбленные силуэты странных зверей?.. Казалось, их сперва растопило, как воск, а потом смыло и унесло. Было похоже, что основная сила оползня пришлась на ту сторону, но и ближним склонам холмов досталось на славу. Твердь, превращённая дыханием Змея в текучий зыбун, наново загустела и остановилась едва в полусотне шагов от того места, где нашли укрытие Эория с Коренгой и Тороном. Грязь, вбитая в одежду и кожу, была малыми брызгами того зыбуна.

Коренга поискал глазами устье пещерки, в которой он думал пересидеть прохождение Змея…

И не нашёл.

Это место на склоне было теперь погребено под слоем песка и грязи высотой несколько саженей. Если бы они с Эорией не доверились звериной мудрости пса, их ждал бы неотвратимый и очень скверный конец.

Коренга помимо воли представил себе, как в пещерку, заливая уютный костерок, ворвалась бы грязная густая волна, как хлещущий вязкий поток перегородил бы им выход, как ледяная, сковывающая движения жижа неотвратимо поднималась бы и поднималась всё выше – до самого свода…

Его замутило. Он обхватил Торона за шею и крепко притянул к себе. Потом обвёл глазами изуродованный, переломанный стланик. На месте выдранных корней зияли глубокие ямы. Ни дождь, ни разлетавшиеся клочья оползня ещё не сумели их заровнять. Некоторые ветки были сломаны и оборваны, с других начисто сняло всю хвою… Однако стланик, привычный к бурям, выстоял и на сей раз. Взъерошенный, потрёпанный – выстоял сам и дал спасение путникам.

– Спасибо тебе, частица леса, – прошептал Коренга. – Залечивай раны и зеленей много-много лет…

Торон осторожно высвободился из хозяйских рук и, брезгливо встряхивая крыльями, трусцой побежал на пустошь, прежде травянистую, а теперь почти облысевшую. Видно, чутьё подсказало ему, что там он может найти кое-что интересное.

Эория молча смотрела на морской горизонт… Оттуда, чёрные против закатного света, катились громадные волны, раскачанные бурей. Отвесные гребни рушились под собственной тяжестью, вскипая пенными шапками. Внешние дюны мешали рассмотреть лукоморье[40], но оттуда наплывал размеренный гром. Коренга понял, что это неистовствовал тот самый прибой, который он не сподобился созерцать в Галираде. Он сказал сегванке:

– Твой отец знает всё о море и о ненастьях, а «Поморник» – добрый корабль. Без сомнения, кунс Чугушегг сейчас благодарит Бога Грозы и держит путь туда, куда направлялся!

Эория сосредоточенно тёрла пальцами левый висок. Она хотела снисходительно усмехнуться, но губы предательски дрогнули.

– Без сомнения, – сказала она, – отцу сейчас говорят то же самое про