думает по этому поводу Отец у себя на небе. К тому же – все-таки я наполовину мертва. Наполовину мертвые Отцу не подчиняются.

– И Лорду тоже, – напомнила Марта. – Наполовину мертвые – прокляты навечно. Поэтому не говори о себе таких страшных слов. Ты все еще жива, и будешь жить, несмотря ни на что. Я сделаю все, что в моих колдовских силах, чтобы сберечь тебя от невзгод и бед. Но, Арико, я не вечна, в отличие от Лорда и Отца, и не смогу до скончания веков оберегать тебя. Ангела-Хранителя у тебя отобрали вместе с твоим именем. Ты можешь остаться совсем одна, и тогда… Опомнись, пока не поздно, пока есть еще шанс покаяться и получить прощение…

– Я по-прежнему жива только потому, что хочу мести, – грозно ответила Арикона. – Никогда не проси меня забыть то, что сделал со мной Отец. Никогда не говори мне об этом.

Она повернулась на другой бок, показывая, что разговор окончен. Марта тоже поняла, что больше не услышит ни слова от нее. Снова вздохнув, она ушла в дом. Арикона сквозь сон слышала, что она еще долго бродила по дому, поскрипывая досками, что-то переставляла и роняла, но вскоре тоже легла, и сон затуманил сознание демона и человека.

Она всегда гнала сны прочь от себя.

Она давным-давно запретила им приближаться к себе, но иногда они все же пробивали брешь железной воли и запускали свои пальцы ей в голову. Тогда в темноте забытья являлись ей призраки далекого прошлого, и всегда они были несчастны, всегда звали они на помощь, или, склонив седые головы ей на плечо, рыдали, доводя Арикону до исступления. Она выла во сне, кусая край пледа зубами, и призраки становились мертвыми деревьями, непролазной лесной чащей. Сплетались колючие, корявые ветки их, с жутким плачем отваливались от черных стволов куски коры и сочилась в отломах черная густая кровь, пахнущая гнилью. Она пробиралась сквозь чащу, безжалостно ломая ветки и отмахиваясь от рыданий деревьев. Хрустели под ногами ковры сухой хвои и листьев…

Но деревья хотели непременно удержать ее возле себя. Она приносила им облегчение от невыносимо долгих мук, от затянувшихся страданий, потому что брала их боль на себя, располосовывая руки, плечи и лицо об острые сучья. Ей нужно было выбраться из чащи, уйти от призраков, прорваться к свету, но деревья впивались в нее когтями и тянули назад. Иногда в таком сне оставался всего один шаг до спасительного кружка света, в котором можно было найти вечное успокоение, но в такой момент Арикона останавливалась и замирала. Она знала – покинуть тьму и вернуться в свет, значит, предать тех, за кого мстила она. Предать ту свою единственную любовь, которую узнала она на Земле и ради которой отдала Лорду свою бессмертную душу. Это было выше всяких сил. Арикона разворачивалась, возвращалась, и деревья обнимали ее…

Арикона знала, кто шлет эти сны. Она защищалась, как могла, как учила ее Марта и советники ада. Но иногда они все же приходили – тягостные, мучительные, но, к счастью, недолгие. Арикона успевала проснуться прежде, чем боль начинала сжимать ее горло.

… Пели неугомонные птицы.

Арикона открыла один глаз. На деревянных перильцах лестницы сидела черная ворона и пристально рассматривала спящего демона черным блестящим глазом, наклоняя голову то так, то этак. На лаковом клюве отражались блестки высоко взошедшего солнца.

Арикона открыла второй глаз, сказала негромко «Брысь», и птица, гаркнув во все горло, сорвалась с перил и улетела в лес.

Жажда мести звала Арикону в город. Она слышала его стенания. Не дожидаясь Потерянную Душу, которая, наверное, наслаждалась чистой атмосферой дома Марты, она прицепила пояс, проверила оружие и полетела в город.

Вопреки обыкновению, она направилась не к ратуше, откуда начинались все ее приключения, а сразу на окраину, к старому складу, некогда принадлежавшему обувной фабрике. Снаружи это здание, больше похожее на древний летный ангар, поросший поверху травой и кустами, было обшарпано, покрыто трещинами и кровавыми пятнами оголенного кирпича, выглядывавшего из-под осыпавшейся штукатурки. Железные ворота всегда закрыты на ржавый огромный замок, несколько крохотных окошек с немытыми сто лет стеклами и ржавыми толстыми решетками едва угадывались в травяной поросли. Внутрь склада вела одна лишь дверь, спрятанная с торцевой стороны за шиповниковыми кустами.

Арикона рванула ее на себя и вошла внутрь, стуча каблуками.

Внутри необъятного склада шумела жизнь. Выкупленное дельцом по имени Дуэйн за некую сумму старое обветшалое здание было превращено в хорошо оборудованную современную лабораторию. И синтезировали здесь то, что Арикона ненавидела даже больше, чем Отца. Наркотики.

На Дуэйна работали сотни людей – химики, лаборанты, продавцы, курьеры, «вербовщики». Производимый продукт распространялся не только в городе, но и далеко за его пределами. Покровители Дуэйна тоже были не слабые – недаром полиция сюда и носа не казала.

Деловой шум мощного производства заглушал шаги Ариконы. Поэтому сам Дуэйн заметил ее появление только тогда, когда она громко и внятно сказала, приближаясь:

– У нас ведь был уговор, Дуэйн!

Он как раз слушал своего главного технолога с «рецензией» на новый продукт и поэтому очень недовольно поморщился в ответ. Арикона вынула топорик и, не сбавляя шага, на ходу, словно бы играючи, опрокинула со стола синий бачок с химикалиями. Он грохнулся на пол, крышка соскочила, и голубоватый порошок рассыпался. Дуйэн обернулся и с досадой произнес:

– Какого черта…?

– У нас был уговор, Дуэйн, – повторила Арикона и рубанула топориком по сложной паутине стеклянных трубок перегонного куба… Раздался громкий треск, лопнули колбы и повалил пар… Несколько человек, работающих возле куба, отскочили подальше и, с опаской поглядывая на блестящий топор, поспешили уйти. Арикона вплотную подошла к Дуэйну, чье черное лицо тотчас подернулось испариной.

Моментально сообразив, что начинаются неприятности, рабочий персонал, пятясь, отступал к двери. Дуэйн сердито сказал:

– Что ты делаешь? С ума сошла?

Она толкнула его в грудь, и он сделал несколько шагов назад.

– В чем проблема? – воскликнул он, сужая черные глаза.

Она опять толкнула его, и он ввалился в отгороженный закуток с готовой упакованной продукцией. Полиэтиленовые пакеты, бумажные пакеты, коробки – до потолка, и все полные. Лаборатория Дуэйна работала без выходных и перерывов на обед.

– Ты обещал мне не продавать наркотики детям, – сказала Арикона, медленно шагая по кругу, и через плечо глядя на хозяина лаборатории. Ему приходилось топтаться на месте и поворачиваться следом за ней. – Ты обещал мне следить за этим.

– Я не продаю детям! – ответил он возмущенно. – Что за бред?

– Не надо мне лгать, Дуэйн. Я знаю то, что мне положено знать.

– Детям может продавать кто угодно! С чего ты решила, что я замешан в этом деле?

Он видел выражение ее глаз и понимал, что изворачиваться, сочинять и притворяться – бессмысленно. Тогда он злобно оскалил белые зубы и процедил:

– Подумаешь, большое дело!…

Арикона, не глядя, вскинула руку и ударом кулака пробила одну из картонных коробок. Из разрыва лавиной посыпались конфеты, завернутые в белую сверкающую обертку. Дуэйн взглядом проследил за кулаком Ариконы.

– Ты обещал мне не продавать наркотики детям. Взамен я обещала не лезть к тебе. Ты нарушил уговор.

Он злился, но кричать, доказывать что-либо все-таки не смел.

– Мало ли что происходит на улицах, – сказал он. – Ты думаешь, наркотики – самое страшное, что происходит в жизни детей?… Да они каждый день видят насилие, смерть, разврат, грабеж… Это – лучше?