– Ради Бога, да, конечно же, я его не убивал! Мы с ним были едва знакомы, и во Франции я старался держаться от него подальше, а после того как мы прибыли в Харфлер, я его больше не видел, ни живым, ни мертвым.

– Так вы расстались с ним в Нормандии? – уточнил Джон.

– Да, я уже через два дня сел на корабль, идущий в Саутгемптон, – ветер оказался подходящего направления. Одному дьяволу известно, что сделал он. И меня это совершенно не интересует. Мне до него никакого дела нет.

Пока коронер переваривал услышанное, Ричард де Ревелль задал очередной вопрос:

– Если, как вы утверждаете, вы его почти не знали, откуда тогда такая уверенность, что убитый – это именно он, при столь скудном описании?

– Я же видел пояс и ножны, разве не так? – удивился Фитцхай.

– Их у него могли похитить. Кроме того, такие вещи встречаются довольно часто.

– Во-первых, он всегда одевался в зеленое – или накидка зеленая была, или плащ. А потом, заросшее волосом родимое пятно. Сколько других светловолосых мужчин имеют такое заметное родимое пятно на шее, как вы описали?

Джон попытался зайти с другой стороны:

– Вы что-нибудь знаете о де Бонвилле? О его семье, откуда он родом, куда направлялся?

– Я же вам сказал, ничего я не знаю! И знать не хочу. Мне, конечно, жаль, что бедняга погиб, и все- таки я его терпеть не мог, хотя мы и были едва знакомы.

Де Ревелль переплел пальцы рук и оперся локтями о стол:

– В чем же, интересно, причина такой неприязни к де Бонвиллю? Может, между вами черная кошка пробежала? И вы подрались?

Алан Фитцхай упрямо покачал головой:

– Неприязнь вызвана личными причинами, шериф, и подробности, при всем моем уважении, вас не касаются. Когда мы шли через Бургундию и Аквитанию, он вечно высовывался, делал вид, что он тут главный, прямо душа и совесть компании! – Алан провел рукой по роскошным усам. – А на самом деле, это был напыщенный ханжа, вот что я вам скажу, только нос задирал слишком высоко.

– Судя по вашим словам, вы знали его гораздо лучше, чем утверждаете, – заметил шериф, однако еще несколько минут допроса показали, что Фитцхай то ли не мог, то ли не желал ничего больше сообщить.

– Вы, Фитцхай, останетесь в Эксетере до тех пор, пока я не позволю вам уехать, – приказал шериф. – Ваши меч и конь будут конфискованы, а вы не покинете городских стен без моего на то разрешения. Все понятно?

Фитцхай возмущенно выпятил взъерошенную бороду:

– Значит, надо понимать так, что я под арестом? И меня подозревают?

Джон соскочил с края стола и посмотрел на него сверху вниз:

– Вы – единственный, кто знал покойника, вы назвали его имя. Вы сами признали, что испытывали к нему неприязнь, и в свое время мы еще поговорим об этом подробнее – и выясним, что за этим кроется. Что же удивительного в том, что мы не хотим терять вас из виду? Не будь вы норманнским воином, недавно вернувшимся из Палестины, сидеть бы вам сейчас в тюрьме замка, так что радуйтесь нашей снисходительности.

Коронер подал знак сержанту, и тот, выступив вперед, дотронулся до локтя Фитцхая и указал на дверь, приглашая его к выходу.

Приближаясь к узкой арке, за которой начиналась лестница, Фитцхай обернулся, чтобы высказать последнюю возмущенную жалобу:

– Интересно, а жить мне на что? Кто меня будет кормить в Эксетере, пока вы решите, что делать дальше? Мне нужны постель, еда и пиво.

Джон ответил ему циничной усмешкой:

– Если я хоть что-то знаю о возвратившихся из похода крестоносцах, в подкладке их одежды обязательно найдутся несколько золотых монет. Так что, надеюсь, голодать вы не будете!

Сержант увел Фитцхая из кабинета, а Джон и шериф остались, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию.

– Что ж, Джон, должен признать, что наши совместные попытки в конечном итоге позволили добиться определенных результатов, хотя я мог бы справиться и без этого нововведенного коронерства.

Джон едва удержался от резкого ответа.

– Во-первых, если бы я не провел расследование, вы никогда бы и не узнали о существовании Алана Фитцхая. Это ведь я отправил писаря в Хоунитон, и он привез оттуда информацию.

Шериф предпочел пропустить очевидную истину мимо ушей. Он поднялся с колченогого табурета.

– Я вот что думаю: он убил или нет? Не доверяю я ему, настолько не доверяю, что не подпустил бы на расстояние вытянутого меча.

Последняя реплика придала смелости Томасу, и он вступил в дискуссию:

– Пока я не сообщил ему, что человек в зеленой одежде погиб, Фитцхай разговаривал с удовольствием, все рассказывал. Если бы он был как-то замешан в убийстве, вряд ли он стал бы говорить вообще.

Джон кивнул, соглашаясь с доводами писаря: – Я не стал бы судить предвзято, Ричард. Впрочем, первое, что нам предстоит сделать, – это убедиться, что наш покойник – действительно Хьюберт де Бонвилль. Думаю, никто не станет протестовать, если я скажу, что Фитцхай потчует нас порцией лжи.

– Позвольте мне не согласиться, коронер. Зачем было ему что-то говорить, если убитый – не де Бонвилль? Пусть без особой охоты, но Фитцхай в конце концов признал, что был с ним знаком. Готов поставить фунт против пенса, что он виновен и в его смерти.

– При проведении расследования я буду исходить из того, что мы не знаем личности убитого, – до тех пор, пока кто-нибудь из родственников де Бонвилля не подтвердит, что это он. Значит, это то, что нам предстоит выяснить в ближайшее время.

Ричард де Ревелль натянул пару элегантных перчаток с широкими манжетами, готовый покинуть кабинет коронера.

– Мне все равно, чем вы там будете заниматься во время расследования, Джон. Все, что мне нужно, – это преступник, суд и казнь.

Джон недовольно хмыкнул, – привычка Гвина оказалась прилипчивой. Он придерживался скептического мнения о представлениях шерифа о справедливости – даже в век, который не славился справедливостью и благородством.

Де Ревелль решил, что он уделил коронеру достаточно своего драгоценного времени, и вышел из кабинета в сопровождении сержанта. Джон и его помощники остались в одиночестве.

Молчаливый великан из Корнуолла отделился от стены, разлил на троих остатки эля и устроился с кружкой на подоконнике.

Джон опустился на свой стул, все еще теплый после зада шерифа.

– Нам надо поехать в Питер-Тейви навестить семейство де Бонвилль. А потом им придется прибыть в Вайдкоум, чтобы опознать покойника.

Томас поперхнулся, едва не выронив кружку с пивом, и истово перекрестился:

– Так он же похоронен! Он уже сгнил там, наверное! – выдавил он с отвращением на лице. – Как можно просить брата или кого там еще смотреть на члена семьи в таком состоянии? И как они смогут при этом определить, действительно ли покойник – их родственник, если от него ничего не осталось?

– Ничего с ним не случилось, не сгнил он за несколько дней в земле, – покойники в сырой земле хорошо сохраняются. – Гвина, похоже, ничуть не обеспокоила перспектива извлечения мертвеца из могилы на белый свет.

Коронер с ним согласился:

– Погода стоит холодная и сырая, а могила – лучшее место, чтобы замедлить разложение. Даже если по лицу они его не опознают, телосложения, волос и, в первую очередь, родимого пятна будет достаточно; кроме того, мы покажем им одежду и оружие.