У наполненного лакомствами молочного поросенка был вид, вызывавший сочувствие. Более часа оба приложили усилия для того, чтобы приготовить жаркое. Сколько усердия, чтобы на одну ночь снизойти до уровня людей каменного века! Борода протянул мне бокал с шампанским. «Начнем», довольно сказал он, «еще многие поколения будут мечтать об этом молочном поросенке. В лучшем ресторане тебе не подадут ничего лучшего. За ваше здоровье».

Я поставил бокал обратно, отговорился тем, что у меня нет никакой тяги к алкоголю. Борода озабоченно посмотрел на меня. «Уж не заболел ли ты?»

— Нет, — сказал я, — Не обращайте на меня внимания. У меня всё отлично, мне не по душе лишь эта крепкая штука.

Тео заворчал. «Ты слышал это, дядя Борода? Он сказал штука, штука на эту божью искру! Он должно быть болен».

Официант кивнул. «Он мне сразу показался каким-то странным», ехидничал он, «может быть он влюбился?»

Они выпили за мое здоровье и затем празднично вынесли молочного поросенка, чтобы положить его на гриль. Я не понимал их радости, слышал, как работают тракторы и комбайны на поле. Даже половина еще не была скошена. Сейчас должен пойти дождь, лить как из ведра. Не могло быть так, чтобы пришельцы зависли над облаками и за всем наблюдали?

Снаружи раздавался смех. Хайн черпал шутки из своего неисчерпаемого запаса. Потом Борода рассказал анекдот, скользкий, как, впрочем, и все то, что можно было от него услышать. Я чувствовал себя словно не в своей тарелке, думал: Почему собственно? Могла ли моя сдержанность что-либо изменить в моей поверженной надежде? На столе стояла начатая бутылка. Может быть, выход в этом, встряхнуться хотя бы на одну ночь?

Хорошо, что я был один, никто не должен был видеть это. Я выпил, осушил стакан одним глотком, еще раз наполнил его. Возможность натянуть шутовской колпак была весьма кстати; после третьего бокала джин был выпущен из бутылки. Мои мысли, выписывали зигзаги, отравленные великим искусителем алкоголем, кувыркались. Без всякого повода, я начал ухмыляться, подумал о своих заоблачных друзьях, близость которых все больше становилась безусловной. Есть ли женщины у них на борту? Глупый вопрос, должны же они, в конце концов, размножаться. Или же была другая возможность для сохранения и размножения видов? В микрокосмосе, например, размножение у простейших совершенно бесполое. Они могут появляться в ужасающих количествах, таких, что из-за них вода становится мутной. При этом, до сих пор не ясно, причислить их к миру животных или к миру растений, и какого пола они — мужского или женского…

В комнату вошел Тео. «Что случилось?» осведомился он. «Почему ты не выходишь к нам?»

— Ты случайно не знаешь, какой пол у простейших?

Он похлопал меня по плечу. «Вижу, дружище, что ты уже набрался. Конечно же, же простейшие материальны по своей природы. Я бы обозначил их как разновидность космического гриппа. Жаль, что небо сейчас затянуто облаками, я с удовольствием бы посмотрел на Сатурн. Кстати, снова наблюдаются летающие тарелки.

— Где? — осведомился я и постарался скрыть мое растущее волнение.

— Где-то над Африкой…

— Не веришь ли ты в эти глупости, Тео?

— Конечно, нет, — убежденно сказал он, — Погоня за сенсацией, по всей видимости снова шаровая молния или нечто в этом роде. Что с твоим плакатом?

— Он еще не готов.

Над Африкой — как туда их занесло? Я ни капли не сомневался, что информация была достоверной. Тео рассказывал о своей неудавшейся попытке, подняться на дерево. Я не слушал его, и даже отсутствовал, когда я поднял с ним бокал. Об Африке — алкоголь сделал свое дело. Я прошептал:

— Тео, ты можешь представить себе, что они однажды приземлятся здесь на лугу?

— Кто? — спросил он.

— Пришельцы, которых наблюдали над Африкой…

— Конечно, Ганс, они обязательно совершат посадку здесь на лугу, — ответил он ухмыляясь. — А сейчас пойдем со мной, я хочу сделать парочку фотографий. Он потащил меня на улицу.

На гриле жарился поросенок. Бороды вытаращил глаза, добивался расположения маленькой аптекарши, за которой он уже долгое время ухаживал. Теперь он называл ее Розочка. В круге ароматного запаха жаркого с нетерпением. ожидала такса Тео. Эрхард вращал жаркое, ковырял палкой в углях, Хайн читал лекцию о содержании своего фильма; по радио тонкий, важный голос рассказывал о культуре Инка.

Регина, другая девушка, c волосами льняного цвета, приобщилась ко мне, предложила мне с радостным блеском в глазах перейти на «ты». Она изучала литературу, утверждала, слегка навеселе, что узнает во мне персонаж Виктора Гюго. Я не мог понять, заискивание ли это. Но это не имело значение, все потеряло значение. Мои хорошие твердые намерения окончательно канули в лета, все темные мысли преломлялись в содержимом бокалов с шампанским словно лучи света. Их сила и глубина обретали красочный венец.

Тео принес свою камеру, ложился на живот и на спину, выворачивал голову, чтобы сделать пару снимков. Это было представление для самого себя.

Тлеющие угли распространяли приятное тепло и держали комаров на почтительном расстоянии. Не был ли я среди этих пьянчуг тем, кому можно было больше всех позавидовать? Друзья на Земле и друзья в космосе. Борода и Розочка, которые беспардонно целовались, и вспышки Тео побуждали меня с сумасшедшим размышлениям. Я думал о том, как могли размножаться мои друзья с другой звезды и сколько им могло быть лет. Тысяча лет? Десять тысяч? Регина поинтересовалась, почему я вдруг стал таким серьезным и задумчивым. В неведении моих болтливых гостей было для меня что-то манящее. Во мне проснулось желание, поделиться с кем-нибудь, наконец избавиться от гнетущей тайны. Мой язык еле шевелился. «Вы беспомощные, вы несведущие», бормотал я, «если бы кто-нибудь из вас догадывался, что я знаю…»

— Рассказывай, — потребовала у меня Регина. — Выговорись, звездочет, что ты знаешь?

Ветер донес до нас слабые раскаты грома. Облака затянули небо, поглотили свет звезд. Если бы начался дождь, трактористы ушли бы с поля. В моем приподнятом настроении я серьезно взвесил возможность того, что они могли совершить посадку этой ночью. «Не исключено, что еще сегодня нам нанесут визит», огласил я. — «Достаточно только того, чтобы пошел дождь…»

— Господь всемогущий, он пригласил СПК! — ужасающе крикнул Борода. — Спрячьте бутылки! Как там жаркое?

Тео и Эрхард проверили молочного поросенка. Он был еще не совсем готов, но перед лицом грозившей опасности, они были готовы проглотить мясо в полусыром виде.

Я успокоил их. «Если бы они действительно были здесь, то прихватили бы не только еду, но и выпивку».

— Тогда милости просим, — заверил Хайн, — такие гости всегда желанные.

Они хотели узнать поподробнее, мои таинственные намеки пробудили в них любопытство. Регина присела на корточки рядом со мной, проворковала: «Рассказывай, крошка Гансик, ты ждешь даму?»

Я рад был уже изучать их озадаченные лица. «Вы не поверите мне», сказал я, «но каждое слово, которое я произнесу — правда и незыблемо, как вечное движение звезд…»

— Если твоя история хороша, я буду называть тебя Францискус, — объяснила Регина, — мне кажется, имя Францискус подходит тебе…

Я выпил глоток, подождал, пока они затихнут, и рассказал о моих похождениях, приключение моей жизни. Я был счастлив, что имел возможность выговориться. Я описывал каждую деталь, как я впервые оступился на поле, наблюдение моего соседа, таинственную находку и, наконец, их вторую посадку, наше странное общение. Мне не мешала в минуты даже беспардонная ухмылка Эрхарда, когда я описывал встречу. Мне было все равно, верят они мне или нет. Мои похождения, у меня самого покоившиеся в полных мечтаний воспоминаниях, пришлись весьма кстати в этот вечер. Они были столь же сумасшедшими, как все мы в эти минуты; отражения в кривом зеркале, которые нелепо следовали друг за другом. Я говорил