А носик вздернутый, а носик, Каких не видел я давно, С тех пор, как преисподней дно Покинул, Ангел мой, с тобой Ради Авзонии святой; – Такие носики ребят Из -под косыночек глядят На полустанках подмосковных, С лубками ягод краснокровных В землей замурзанных ручонках, – И голосочек милый, звонкий, С тоской изведавшего крыл, Из камня грустно вопросил: – «Вы русские? По звукам слышу; Вы русские! Гляните в нишу! Из мраморных в ней очертаний Душа бедняжки с вами Тани Десятилетней говорит; Душитель деток – дифтерит Ее в прошедшем феврале Прижал за плечики к земле, Но несчастлива так она, Что чужедальная страна За духом бедненькой сиротки Не выслала воздушной лодки, И Ангел-кормчий не пустил Ее движеньем белых крыл На борт чистилищной ладьи За то, что в ней на все лады Душа стремилась в отчий край, За то, что Боженькин ей рай Казался менее желан Снежком опушенных полян, Лесных прогалин и полей Умершей матери своей. Как под копытом подорожник, Папаша бедный мой, художник, Задохся в первый год войны На этой солнечной чужбине, Мечтая о родной святыне, О горсти отческой земли Для исстрадавшейся пыли; Мамаша бедная за ним, Как белоснежный серафим, Три года с лишним прострадав (Ее виющийся удав Земного долга в кабалу Не получил), отдав крылу Свою болезную Психею, Помчалась также к Эмпирею. Одна, одна среди этюдов Осталась папиных сиротка; В ее тоскующих причудах Не находила смысла тетка, Качал почтенной головой Профессор-психиатр седой. А я меж папиных картинок Печально проводила дни. Березки, куполочек, инок, Пасхальные в руках огни, Царевны пышные и терем, Царевич, лес дремучий, волк И витязей несметный полк! Чего очами не измерить, Чему с трудом большим поверить. Santa Maria мне del Fiore И остросводный Santa Croce Не успокаивали взоры, От слез не осушали очи, Fiesole и San Miniato, И медицейские палаты, И лавр, и кипарис, и розы Одной корявенькой березы, Что оброняет у дорожки Кладбищенской свои сережки, Не заменяли никогда И проходили без следа В моей молящейся душонке, И голосочек звонкий, звонкий Звал неустанно отовсюду. – Иду, иду, я тут не буду, Не буду, не хочу я, мама! И скоро завершилась драма, Смерть подкосила хилый цветик; За этим кирпичом скелетик Мой бедненький, а мотылек Моей психеи недалек, – Парит он между этих плит, И сердце у него болит, Болит за то, что, отчий край Не повидав, он должен в рай Необлюбованный попасть. Хотелось мне туда одной Слетать прошедшею весной, Но через гряды Апеннин Суровый Божий паладин С мечом пылающим меня Не пропустил, хотя три дня Под облаками у Чимоне
