В давно погаснувших лампадах Оливковое горкло масло, Венков увядших пряно-сладок Истлевший цвет, и букв погасла, Всеченных в мрамор, позолота, Лишь кое-где остался кто-то, Резцом оплаканный на грош, Незабываем и хорош, Да в паутине вилась лента: Два одиноких воробья Под ней в заржавленной лампаде Устраивались для жилья. Размерно, чинно, на параде Так не равняются солдаты, В восьмивершковые палаты Ушли людские хризалиды, Все незабвенные, увы, На год, на два, не для обиды Будь сказано детей, вдовы, Иль неразлучшейшего друга, Но точка жизненного круга Не за простенком кирпича, – Духовная теперь свеча Мерцает у подножья где-то, Как атом лучезарный света, Синеколонных алтарей. Дедов, отцов и матерей Мы вслух читали имена, Чтоб не пугала тишина, И продвигались со свечой, И шаг наш был такой глухой, Что поневоле мы пугались. За нами тени колыхались, Как перепончатая мышь, Жилища колокольных крыш, И чья-то тень, простерши персты Руки холодной и отверстой, О чем-то умоляла нас; И чей-то возбужденный глас За нами слышался: «Скажите, Скажите всё ей! Разъясните Земные узы бедной крошке, Пусть выпорхнет через окошко Она лазоревое в рай… В гробу ей душно: ай, ай, ай!» Бледнее стали мы рубашки, Вдоль позвоночника мурашки Поползли, и холодный пот Закапал с белых терракот: «Мне страшно, милый мой отшельник, Мне желтый дрок и можжевельник, И розанки святого Циста, И туч жемчужные мониста, И цикотание цикад Дороже траурных аркад И смутных мыслей об Аиде; В далекой солнечной Тавриде Меж крапивой ходжей тюрбаны Иль крестоносные поляны Меж плачущих в снегу берез Мне сказочней метаморфоз Духовных тайну обещали; Уйдем от мраморной печали И от надгробных прописей На свежий воздух поскорей!» Мы участили шаг, но вдруг Сверкающий узрели круг С мерцающей внизу лампадкой, И лавра запах жутко-сладкий С последним стоном блеклых роз Пахнул в лицо нам из квадрата, Где гроздь многострадальных лоз Сгнивала чья-то без возврата; И в том алмазовом кругу, Как вешний цветик на лугу, Позолотел, порозовел, Цветами радуги запел, От жизненного хмеля млея, Как от лобзаний Галатея, Банальный мраморный рельеф. Со светописи, одурев От каменного ремесла, Под крики, брань и рев осла Старик-обаццатор младенца Под синей тенью San Lorenzo В каррарский сахар за три дня Врубил, судьбу свою кляня. Как колос золотились кудри, Под слоем паутинной пудры Веселый заиграл румянец, Какой папаша-итальянец На щечках у своих детей Не видел с женушкой своей. Зажглися губки милой крошки, Открылись круглые окошки – И два кусочка бирюзы Сверкнули в них, и две слезы Скатились на Тебя, Христосик, На ленте бледно-голубой,
